Эти несколько слов страшного генерала дали время охотнику совершенно оправиться и принять свой обычный беспечный вид.
Он приблизился еще на шаг вперед, низко поклонился и отвечал почтительным тоном:
— Имею честь обратить внимание вашего превосходительства, что я не негодяй, а честный человек. Мне поручена важная миссия, и граф Мельгоза, честность которого бесспорна, поручился за меня перед вашим превосходительством. По этим двум причинам я имею право на внимание.
— Ты поешь очень громко для молодого петушка. Берегись, чтобы мне не пришла фантазия срезать гребешок, который ты так храбро поднимаешь! — отвечал генерал с насмешливой улыбкой.
— Я не знаю, что вы хотите этим сказать, ваше превосходительство. Если вам не угодно будет меня выслушать, то смею надеяться, вы позволите мне удалиться.
Произнеся эти слова тем же твердым тоном, которого он держался с начала этого своеобразного диалога, канадец сделал движение к выходу.
— Остановись, я тебе приказываю! — грубо вскричал генерал. — Ты мне нравишься. Говори без страха — кто ты? И не лги, потому что я знаю о тебе, может быть, больше, чем ты полагаешь.
— Меня мало касается то, что ваше превосходительство может знать про меня. Я честный лесной бродяга, родом из Канады, теперь состою полковником на службе мексиканских патриотов, предводимых отцом Пелажио Сандовалем.
— А! — произнес генерал все еще насмешливо. — Продолжай, мой мальчик. Ты забыл сказать мне свое имя.
— У меня их несколько. Мое настоящее имя Оливье Клари. Краснокожие называют меня Сумахом, а белые люди пустыни — Бесстрашным.
— Бесстрашным? — повторил, усмехаясь генерал. — Может быть, мы скоро увидим, заслуживаешь ли ты это имя в действительности.
— Никто не должен хвалить себя. Однако, я думаю, что мало существует опасностей, которыми бы я не пренебрег! — отвечал он решительно.
— Увидим, увидим. Теперь дай нам отчет о миссии, данной тебе честными плутами, за которых ты так глупо вызвался быть козлом отпущения.
Канадец пожал плечами.
— Для чего грозить тому, кто не может защищаться? — произнес он настолько громким голосом, что был услышан генералом.
— Поспеши! — приказал тот.
Клари неторопливо залез в один из карманов своего платья, одетого под плащом, вынул оттуда депеши, доверенные ему отцом Сандовалем, и с поклоном подал их генералу.
— Мексиканские патриоты, — сказал он, — надеются, что ваше превосходительство удостоит представить его светлости вице-королю это смиренное прошение, содержащее перечисление их убытков и милостей, которые они хотят получить от его правосудия.
Генерал взял бумагу, гневно смял ее в своей руке и бросил, не читая, на стол.
Наступила минута тяжелого молчания. Офицеры, знавшие жестокий и неумолимый характер генерала, ждали трагической развязки, изумляясь необычному терпению своего начальника. Последний не долго заставил их ждать.
— Теперь, негодяй, — сказал он суровым голосом, — ты все сказал, не так ли?
— Да, все, ваше превосходительство!
— Я выслушал тебя до конца, не прерывая?
— Да, ваше превосходительство!
— Я имею привычку, — продолжал генерал, — относиться терпеливо только к тем, кому суждено умереть.
— Что?! — вскричал канадец, быстро отступая назад.
— Неужели ты воображал, что, будь иначе, я слушал бы так долго твою бесстыдную болтовню? Повесить его!
— Берегись! — вскричал охотник, вынимая два пистолета из-под плаща. — Я буду защищать свою жизнь до последнего издыхания!
— Это твое право! — сказал со смехом генерал.
— Я воспользуюсь им, будьте в этом уверены. Завтра вы должны будете отдать отчет в моей смерти графу Мельгозе, которого вы обесчестите, пренебрегши его охранным письмом.
Эти слова, произнесенные скорее в надежде выиграть время, чем с другой целью, произвели больший эффект, чем думал сам Оливье.
Те из окружающих, которые до сих пор очень мало обращали внимания на эту сцену и продолжали разговаривать между собой тихим голосом, вдруг замолчали. А некоторые приблизились к генералу, и он, казалось, давал им какие-то объяснения, которые они выслушивали, нахмурив брови.
— Замечу вашему превосходительству, — сказал один старый офицер с седой бородой, — что граф Мельгоза — старший алькад города, что его честь есть и наша собственная и что лучше, может быть, было бы подождать его приезда, прежде чем вешать этого беднягу.
— Но кабальеро! — отвечал с иронией генерал. — Неужели вы действительно верите в эту охранную грамоту? Неужели вы полагаете, что если бы граф был действительно заинтересован в этом негодяе, то не сопровождал бы его сюда?
— Ваше превосходительство, без сомнения, правы, но завтрашний день недалек и, может быть, лучше бы дождаться его!
— Тем более, — прибавил другой, — что граф приедет, вероятно, в первом часу.
— Ну, если вы требуете, — сказал генерал с видимой неохотой, — пусть будет по-вашему! Брось свои пистолеты, негодяй, — прибавил он по адресу канадца, стоявшего в прежней оборонительной позе, — тебе не причинят никакого вреда!
— Возможно, — отвечал тот, покачав с сомнительным видом головой, — но то, что произошло со мной сегодня, не дает мне никакой поруки за будущее, и я не настолько прост, чтобы отдать свое оружие, прежде чем не удостоверюсь, что мне не готовят ловушки.
— Ты останешься в тюрьме до приезда графа. Если ты солгал, будешь повешен. Если нет — отправишься к черту. Доволен ты?
— Не слишком. Однако, я хочу дать вам доказательство того, на что способен честный человек. Моя жизнь малоценна, и я забочусь о ней не более, чем о соломинке. Вот мое оружие, — прибавил он, бросая его на паркет. — Делайте со мной все, что хотите: я теперь беззащитен и передаю вам позор моей смерти.
Сам генерал был тронут этим доказательством доверия.
— Vive Dios! — вскричал он. — Ты действительно храбрый спутник. Мы постараемся избавить тебя от виселицы, если это возможно. Увести его, но не причинять вреда!
Несколько офицеров, которые, вероятно, не смели подойти к силачу канадцу, когда он держал пистолеты, приблизились теперь, чтобы схватить его.
— Пусть никто не прикасается ко мне! — сказал он. — Я сдался и не намереваюсь сопротивляться. Идите, я последую за вами.
— Он прав, — сказал со смехом генерал. — Не берите его за ворот, оставьте на свободе. Это настоящий петух, он дал слово и сдержит его!
— Благодарю, — отвечал Сумах. — Я вижу, что вы знаете толк в людях. Ну, сеньоры, я готов за вами следовать!
Группа офицеров тотчас его окружила, и он вышел из салона.
У двери он заметил служителя, смотревшего на него с насмешкой. Оливье пожал презрительно плечами.
Между тем, провожатые вели его через коридоры, образовавшие своими поворотами целый лабиринт, проходимый только для знающих это мрачное жилище.
— Куда, к черту, ведете вы меня, господа? — спросил пленник. — Разве в этом дворце есть и тюрьма?
— Тюрьмы и темницы, — отвечал один из офицеров, — соединяются с трибуналом святой инквизиции.
— Э!.. — усмехаясь протянул канадец. — Это очень удобно. Таким образом, его превосходительство генерал имеет пленников под руками, когда ему угодно.
Эта тирада заставила офицеров рассмеяться.
Через минуту они объявили, что пришли.
Все остановились. Один из сопровождающих, несший довольно увесистую связку ключей, выбрал из них один и открыл низкую дверь, очень крепкую на вид. Струя теплого и зловонного воздуха вырвалась из отверстия. Канадец невольно задрожал, но провожатые не дали ему времени на размышление, они без церемоний втолкнули его в тюрьму и заперли дверь. Пленник внезапно очутился в совершенной темноте.
— Ге! — произнес он, как только остался один. — Я думаю, что Диего Лопес был прав. — Я поступил, как осел, не последовав его совету.
К несчастью, эта мысль слишком запоздала.
Глава XXIII
ТЮРЬМА
Как бы ни был храбр человек, все-таки он не может без инстинктивного ужаса видеть себя вдруг отрешенным от общества других людей, лишенным света и почти лишенным воздуха, необходимого для дыхания.