Ужас смертный охватил осажденных. Молились. Выли. Крик рвался из церкви, как огонь. В церковь неистово ломились, били бревном в кованую решетку, отскакивали от встречных выстрелов; трое казаков упало.
Решетка под ударами сорвалась с крюков, с грохотом обрушилась внутрь храма на каменный пол.
Фрола Дуру изрубили на месте.
Воеводу подняли, вынесли на улицу и положили на земле под колокольней. Дворян, купцов, стрельцов – всех, кроме детей, стариков и женщин, вязали, выводили из храма и сажали рядком под колокольню же.
– Тут подождите пока, – говорили им. Никого не били, особенно даже и не злобились.
– А что с нами делать будут? – спросили, кто посмелей, из горестного ряда под колокольней. Но и кто спросил, и кто молчал, с ненавистью и скорбью глядя на победителей, знали, догадывались, что с ними сделают.
– Ждите, – опять сказали им.
– А что сделают-то? – извязался один купец с темными выпученными глазами.
– Ждите! Прилип как банный лист... Блинами кормить будут.
Ждали Степана.
Светало. Бой утихал. Только в отдельных местах города слышались еще стрельба и крики.
С восходом солнца в Кремле появился Степан. Хромая, скоро прошел к колокольне, остановился над лежащим воеводой... Степан был грязный, без шапки, кафтан в нескольких местах прожжен, испачкан известкой и кровью. Злой, возбужденный; глаза льдисто блестят, смотрят пристально, с большим интересом.
Суд не сулил пощады.
– Здоров, боярин! – сказал Степан, сказал не злорадствуя, как если бы ему было все равно, кто перед ним... Или – очень уж некогда атаману – ждут важные дела, не до воеводы; запомнил Степан, как поносил и лаял его воевода здесь же, на этом дворе, прошлой осенью.
Прозоровский глянул на него снизу, стиснул зубы от боли, гнева и бессилия и отвернулся.
– Тебе передавали, что я приду? – спросил Степан. – Я пришел. Как поживает шуба моя?
Из храма вышел митрополит... Увидев атамана, пошел к нему.
– Атаман, пожалей ранетого...
– Убрать! – велел Степан, глянув коротко на митрополита.
Митрополита взяли под руки и повели опять в храм.
– Разбойники! – закричал митрополит. – Как смеете касаться меня?!.. Анчихристы! Прочь руки!..
– Иди, отче, не блажи. Не до тебя.
– Прочь руки! – кричал крутой старик и хотел даже оттолкнуть от себя молодых и здоровых, но не смог. В дверях ему слегка дали по затылку и втолкнули в храм. У входа стали два казака.
– Принесите боярину шубу, – велел Степан. – Ему холодно. Знобит боярина. Нашу шубу – даровую от войска, не спутайте.
Доброхоты из приказных побежали за шубой.
Большая толпа астраханцев, затаив дыхание, следила за атаманом. Вот она, жуткая, желанная пора расплаты. Вот он, суд беспощадный. Вот он – воевода всесильный, поверженный, не страшный больше... Да прольется кровь! Да захлебнется он ею, собака, и пусть треснут его глаза – от ужаса, что такая пришла смерть: на виду у всех.
И Разин был бы не Разин, если бы сейчас хоть на миг задумался: как решить судьбу ненавистного воеводы, за то ненавистного, что жрал в этой жизни сладко, спал мягко, повелевал и не заботился.
Принесли шубу. Ту самую, что выклянчил воевода у Степана. Степан и хотел ту самую. Спектакль с шубой надо было доиграть тоже при всех – последнее представление, и конец.
– Стань, боярин... – Степан помог Прозоровскому подняться. – От так... От какие мы хорошие, послушные. Болит? Болит брюхо у нашего боярина. Это кто же ширнул нашему боярину в брюхо-то? Ая-яй!.. Надевай-ка, боярин, шубу, – Степан с помощью казаков силой напялил на Прозоровского шубу. – Вот какие мы нарядные стали! Вот славно!.. Ну-ка, пойдем со мной, боярин. Пойдем мы с тобой высоко-высоко! Ну-ка, ножкой – раз!.. Пошли! Пошли мы с боярином, пошли, пошли... Высоко пойдем!
Степан повел Прозоровского на колокольню. Странно: атаман никогда не изобретал смерти врагам, а тут затеял непростое что-то, представление какое-то.
Огромная толпа в тишине следила – медленно поднимала глаза выше, выше, выше...
Степан и воевода показались наверху, где колокола. Постояли немного, глядя вниз, на народ. И снизу тоже смотрели на них...
Степан сказал что-то на ухо воеводе, похоже, спросил что-то. Слабый, нелепо нарядный воевода отрицательно – брезгливо, показалось снизу, – мотнул головой. Степан резко качнулся и толкнул плечом воеводу вниз.
Воевода грянулся на камни площади и не копнулся. В шубе. Только из кармана шубы выкатилась серебряная денежка и, подскакивая на камнях, с легким звоном покатилась... Прокатилась, подпрыгнула последний раз, звякнула и успокоилась – легла и стала смотреть светлым круглым оком в синее небо.