К концу дня Степан захмелел крепко. Вспомнил Уса, сгребся, пошел опять искать его. К тому времени с ним были трезвые только Матвей Иванов, Федор Сукнин и брат Фрол. Степан то лютовал и грозился утопить Ваську, то плакал и звал Ивана Черноярца... В первый раз, когда Матвей увидел, как плачет Степан, у него волосы встали дыбом. Это было страшно... Видел он Степана в жуткие минуты, но как-то знал – по глазам – это еще не предел, не безумство. Вот – наступил предел. Вот горе породило безумство. В глазах атамана, ничего не видящих, криком кричала одна только боль.
Оказались возле Кремля, Степан пошел в приказную палату, где лежал Иван. Упал в ноги покойного друга и завыл... И запричитал, как баба:
– Ваня, да чем же я тебя так обидел, друг ты мой милый?! Зачем ты туда? О-ох! Больно, Ваня, тоска-а! Не могу! Не мо-гу-у!..
Степан надолго умолк, только тихо, сквозь стиснутые зубы стонал и качал головой, уткнувшись лицом в ладони. Потом резко встал и начал поднимать Ивана со смертного ложа.
– Вставай, Ваня! Ну их к... Пошли гулять.
Иван с разбитой головой повис на руках Степана...
А Степан все хотел посадить его на столе, чтобы он сидел, как Стырь сидел в царицынском приказе.
– Гулять будем! Тошно мне без тебя... – повторял он.
– Степан, родной ты мой, – взмолился Матвей. – Степушка!.. Мертвец он, Иван-то, куда ты его? Положь. Не надо. Убитый он, очнись ты, ради Христа истинного, чего ты тормошишь-то его: убили его.
Вот тут-то сделалось страшно Матвею. Степан глянул на него... И Матвей оторопел – на него глянули безумные глаза, знакомые, дорогие до слез, но – безумные.
– Кто убил? – спросил тихо Степан. Он все держал тело в руках.
– В бою убили... – Матвей попятился к двери. – Ночью...
– Кто? Он со мной был все время.
– Опомнись, Степан, – сказал Федор. – Ну, убили... Рази узнаешь теперь? Возле ворот кремлевских... стрельнули. Иван, царство небесное, завсегда вперед других лоб подставлял. Со стены стрельнули. И не с тобой он был, а с дедкой Любимом вон, спроси Любима, он видал... Мы уж в городе были, а у ворот отбивались ишо.
Степан долго стоял с телом в руках, что-то с трудом, мучительно постигая. Горестно постиг, прижал к груди окровавленную голову друга, поцеловал в глаза.
– Убили, – сказал он. – Отпевать надо. А не обмыли ишо...
– Да положь ты его... – опять заговорил было Матвей, но Федор свирепо глянул на него, дал знак: пусть отпевает! Пусть лучше возится с покойным, чем иное что. Вся Астрахань сейчас – пороховая бочка, не хватает, чтоб Степан бросил в нее головню: взлетит к чертовой матери весь город – на помин души Ивана Черноярца. Стоит только появиться Разину на улице и сказать слово.
– Отпевать надо, – поспешил исправить свою оплошность Матвей. – А как же? Надо отпевать – он христианин.
– Надо, – сказал и Фрол Разин.
Степан понес тело в храм.
– Зовите митрополита, – велел он.
Митрополита искали, но не нашли. Стыдили-таки его, принародно стыдили – Ларька и Шелудяк – за «подлог». У митрополита глаза полезли на лоб... Особенно его поразило, что нашелся монах, уличивший его во лжи. После того он исчез куда-то – должно быть, спрятался.
Отпевал Ивашка Поп, расстрига.
Потом поминали всех убиенных...
Утром Степана разбудил Матвей.
– Степан, а Степан!.. – толкал он атамана. – Поднимись-ка!
– А? – Степан разлепил веки: незнакомое какое-то жилье, сумрачно, только еще светало. – Чего?
– Вставать пора.
– Кто тут?
– Подымись, мол. Я это, Матвей.
Степан приподнял тяжелую хмельную голову, огляделся вокруг. С ним рядом лежала женщина, блаженно щурила сонные глаза. Молодая, гладкая и наглая.
– Ты кто такая? – спросил ее Степан.
– Жонка твоя, – баба засмеялась.
– Тю!.. – Степан отвернулся.
– Иди-ка ты отсудова! – сердито сказал Матвей бабе. – Развалилась... дура сытая. Обрадовалась.
– Степан, застрель его, – сказала баба.
– Иди, – велел Степан, не глядя на «жонку».
Баба выпростала из-под одеяла крепкое, нагулянное тело, сладко, со стоном потянулась... И опять радостно засмеялась.
– Ох, ноченька!.. Как только и выдюжила.
– Иди, сказали! – прикрикнул Матвей. – Бесстыжая... Урвала ночку – тем и будь довольная.
– На, поцалуй мою ногу, – баба протянула Матвею ногу.
– Тьфу!.. – Матвей выругался, он редко ругался.
Степан толкнул бабу с кровати.
Баба притворно ойкнула, взяла одежонку и ушла куда-то через сводчатый проем в каменной стене.
Степан спустил ноги с кровати, потрогал голову.
– Помнишь что-нибудь? – спросил Матвей.