– Найди вина чару, – Степан тоскливо поискал глазами по нарядной, с высокими узкими окнами белой палате. – Мы где?
Матвей достал из кармана темную плоскую бутыль, подал.
– В палатах воеводиных.
Степан отпил с жадностью, вздохнул облегченно:
– Ху!.. – посидел, свесив голову.
– Степан, так нельзя... – Матвей изготовился говорить долго и внушительно. – Эдак мы не только до Москвы, а куда подальше сыграем – в гробину, как ты говоришь. Когда...
– Где Васька? – спросил Степан.
– Где Васька?.. Кто его знает? Сидит где-нибудь так же вот – похмеляется. Ты помнишь, что было-то?
Степан поморщился:
– Не гнуси, Матвей. Тошно.
– Будет тошно! С Васькой вам разойтиться надо, пока до беды не дошло. Вместе вам ее не миновать. Оставь его тут атаманом – куда с добром! И – уходить надо, Степан. Уходить, уходить. Ты человек войсковой – неужель ты не понимаешь? Сопьются же все с круга!.. Нечего нам тут делать больше! Теперь мужа с топором – нету. За спиной-то...
– Понимаешь, понимаешь... А не дать погулять – это тоже обида. Вот и не знаю, какая беда больше: дать погулять или не дать погулять. С твое-то и я понимаю, Матвей, а дальше... никак не придумаю: как лучше?
– Сморите маленько. Да сам-то поменьше пей. Дуреешь ты – жалко же. И страшно делается, Степан. Страшно, ей-богу
– Опять учить пришел? – недовольно сказал Степан.
Матвей на этот раз почему-то не испугался.
– Маленько надо. Царем, вишь, мужицким собираисся стать – вот и слушай: я мужик, стану тебе подсказывать – где не так, – Матвей усмехнулся. – Мне, стало быть, и подсказать можно, где не так делаешь: не боярам же тада подсказывать...
– Каким царем? – удивился Степан. – Ты что?
– Вчерась кричал. Пьяный, – Матвей опять усмехнулся. – А знаешь, какой мужику царь нужен?
– Какой? – не сразу спросил Степан.
– Никакой.
– Так не бывает.
– А еслив не бывает, тада уж такой, какой бы не мешал мужикам. И чтоб не обдирал наголо. Вот какого надо. Тут и вся воля мужицкая: не мешайте ему землю пахать. Да ребятишек ростить. Все другое он сам сделает: свои песни выдумает, свои сказки, свою совесть, указы свои... Скажи так мужику, он пойдет за тобой до самого конца. И не бросит. Дальше твоих казаков пойдет. И не надо его патриархом сманивать – что он вроде с тобой идет...
Степан заинтересовался:
– Вон как!.. А вот здесь у тебя промашка, хоть ты и умный: он, мужик твой...
– Да пошто же он мой-то?
– Чей же?
– Твой тоже. Чего ты от его отрекаесся?
– Хрен с им, чей он! Он своего поместника изведет и подумает: хватит, теперь я вольный. А невдомек дураку: завтра другого пришлют. А еслив он будет знать, что с им патриарх поднялся да царевич...
– Какой царевич? – удивился Матвей.
– Алексей Алексеич.
– Он же помер!
– Кто тебе сказал? – Степан пытливо глядел на рязанца, точно проверяя на нем эту неслыханную весть.
– Да помер он! – заволновался было Матвей.
– Врут. Он живой... Царь с боярами допекли его, он ушел от их. Он живой.
Матвей внимательно посмотрел на Степана. Понял.
– Во-он ты куда. Ушел?
– Ушел.
– И к тебе пришел?
– И ко мне пришел. А к кому больше?
– Знамо дело, больше некуда. Про Гришку Отрепьева слыхал?
– Про Гришку? – Степан вдруг задумался, точно пораженный какой-то сильной, нечаянной мыслью. – Слыхал про Гришку, слыхал... Как бабу-то зовут?
– Какую?
– Жонку-то мою...
Матвей засмеялся:
– Ариной.
– Ариша! – позвал Степан.
Арина вошла, одетая в дорогие одежды.
– Чево, залетка моя? Чево, любушка...
– Тьфу! – обозлился Степан. – Перестань! Сходи передай казакам: пускай найдут Мишку Ярославова. Чтоб бегом ко мне!
Арина скорчила Матвею рожу и ушла.
Степан надел штаны, чулки. Заходил по палате.
– А Бог какой мужику нужен? – спросил через свои думы.
– Бог?.. – теперь и Матвей задумался, хотел сказать серьезно, а серьезно, вплотную никогда так не думал – какой мужику Бог нужен.
– Ну? – не сразу переспросил Степан; из всех разговоров с умным мужиком он не понял: верует тот богу или нет.
– Да вот думаю. Какой-то, знаешь... чтоб мне перед им на карачках не ползать. Свойский. Чтоб я с им – по-соседски, как ты вон рассказывал. Был у меня в деревне сосед... Старик. Вот такого бы. Так живой, говоришь, царевич?
– Что ж старик? – Степан не хотел больше про царевича.
– Старик мудрой... Тот говорил: я сам себе Бог.
– Ишь ты!
– Славный старик. Помер, царство небесное. Такого я б не боялся. А ишо – понимал бы я его хоть. Того вон, – Матвей посмотрел на божницу, – не понимаю. Всю жись меня им пугают, а за что? – не пойму. Ты вон страшный, но я хоть понимаю: так уж человек себя любит, что поперек не скажи – убьет.