Степан остановился перед Матвеем, но тот опередил его неожиданным вопросом:
– А меня-то правда любишь? – спросил.
– Как это? – опешил Степан.
– Вчерась говорил, что жить без меня не можешь, – Матвей искренне засмеялся. – Ох, Степан, Степан... смешной ты. Не всегда, правда, смешной. Да как же царевич-то уцелел, а?
– Я его про Бога, он мне про царевича. С царевичем дело простое: поведем на Москву, спросим отца и бояр: чего там у их?.. Ты богу веруешь?
– Про Бога, Тимофеич... не надо – боюся. Думать даже боюся. Вишь, тут как: залезешь в душу-то, по-правдишному-то, а там и говорить нечего – черным-черно. Вовсе жуть возьмет.
Вошел Мишка Ярославов.
– Здорово ночевал, батька! – сам Мишка не светлей атамана с утра; только, видно, разбудили, опухший.
– Здорово. Садись пиши, – Степан недовольно посмотрел на есаула. – Тоже красавец... Не просвистеть бы нам, есаул, с этой сиухой последний умишко.
– Чего писать-то? – Мишка не глядел на атамана, а на Матвея украдкой, зло зыркнул: овца рязанская, успел наябедничать. – С утра писать...
– Чего говорить буду, то и пиши. Сумеешь хоть?..
Мишка нашел в Воеводиных палатах бумагу, чернила, перо... Подсел к столу, склонил набок пудовую голову... Еще раз презрительно глянул на Матвея.
– Давай.
– Брат! – стал говорить Степан, прохаживаясь по горнице. – Ты сам понимаешь... Нет, погоди, не так...
– Это кому ты? – спросил Матвей.
– Шаху персицкому. Брат! Бог, который, ты сам знаешь, управляет государями не так, как целым миром, этой ночью посоветовал мне хорошее дело. Я тебя крепко полюбил. Надо нам с тобой соединиться против притеснителев...
– Погоди маленько, – сказал Мишка. – Загнал. Притеснителев... Дальше?
Матвей изумленно и почтительно смотрел на атамана и слушал.
– Я прикинул в уме: кто больше мне в дружки годится? Никто. Только ты. Я посылаю к тебе моих послов и говорю: давай учиним дружбу. Я думаю, у тебя хватит ума, и ты не откажесся от такого выгодного моего предлога. Заране знаю, ты с великой охотой согласисся со мной, я называю тебя другом, на которого надеюсь. У меня бесчисленное войско и столько же богатства всякого, но есть нуждишка в боевых припасах. А также в прочих припасах, кормить войско. У тебя всяких припасов много...
– Погодь, батька. Много... Так?
– У тебя припасов много, даже лишка есть, я знаю. Удели часть своему другу, я заплачу тебе. Я не думаю, чтоб тебе отсоветовали прислать это мне. Но если так получится, то знай: скоро увидишь меня с войском в своей земле: я приду и возьму открытой силой, еслив ты по дурости не захочешь дать добровольно. А войска у меня – двести тыщ, – Степан подмигнул Матвею.
– Так, – сказал Мишка. – Думаешь, клюнет?
– Так что выбирай: или ты мне друг, или я приду и повешу тебя. Печать есть у нас?
– Своей нету. Я воеводину прихватил тут... На всякий случай: добрая печать.
– Притисни воеводину. Пора свою заиметь.
– Заимеем, дай срок, – Мишка хлопнул Воеводиной печатью в лист, полюбовался на свою писанину и на красавицу печать.
– Собери сегодня всех пищиков астраханских: писать письма в городки и веси, – велел Степан, подавая есаулу плоскую темную склянку. – Много надо! Разошлем во все стороны.
– Разошлем, – сказал Мишка, принимая из рук атамана бутылицу. А ему показал лист. – Чисто указ государев!
– Доброе дело, – похвалил Матвей мысль атамана – про письма-то: он давно талдычил про них.
– К шаху сегодня послать. Скажи Федору: пускай приберет трех казаков... – Степан взял у Мишки бутылицу с «сиухой», допил остатки.
– Когда же вверх-то пойдем? – спросил Матвей.
– Пойдем, Матвей. Погуляем да пойдем. Наберись терпения. Дай маленько делу завязаться... Пускай про нас шире узнают, народишко-то, пускай ждут по дороге, чтоб нам не ждать. Пускай и письмишки походют по свету... Надо было раньше с имя додуматься: с зимы прямо двигать. Вот где надо, так ни одного дьявола с советом нет! – Степан отпил еще из бутылки. – Интересно, говоришь, как уцелел царевич? – спросил он легко и весело.
– Шибко интересно. Как это он, сердешный...
– О, это цельная сказка, Матвей. Разное с им приключалось... Я тебе как-нибудь порасскажу.
Часть третья
А в Москву писали и писали...
Думный дьяк читал царю и его ближайшему окружению обширное донесение, составленное по сведениям, полученным из района восстания: