Никто ее не заметил, старуху-кликушу. Откуда она взялась? Услышали сперва – завыла слышней запева атаманского:
– Ох, да радимы-ый ты наш, сокол ясны-ый!.. Да как же тебе весело гуляется-то!.. Да на вольной-то во-олюшке. Да праздничек ли у тя какой, поминаньице ли-и?..
Причет старухи – дикий, замогильный – подкосил песню. Опешили. Смотрели на старуху. Она шла к Степану, глядела на него немигающими ясными глазами, жуткая в ранних сумерках, шла и причитала:
– Ох, да не знаешь ты беду свою лютую, не ведаешь. Да не чует-то ее сердечушко твое доброе! Ох-х... Ох, пошто жа ты, Степушка!.. Да пошто жа ты, родимый наш!.. Да ты пошто жа так снарядился-то? А не глядишь и не оглянешься!.. Ох, да не свещует тебе сердечушко твое ласковое! И не подскажет-то тебе Господь-батюшка – вить надел-то ты да все черное!..
Степан не робкого десятка человек, но и он оторопел, как попятился.
– Ты кто? Откуда?..
– Кликуша! Кликуша самарская! – узнали старуху. – Мы ее знаем – шатается по дворам, воет: не в себе маленько...
– Тьфу, мать твою!..
– Ох, да родимый ты наш... – опять завыла было кликуша и протянула к атаману сухие руки.
– Да уберите вы ее! – заорал Степан.
Старуху подхватили и повели прочь.
– Ох, да ненаглядное ты наше солнышко! – еще пыталась голосить старуха. Ей заткнули рот шапкой.
Степан сел, задумался... Потом встряхнул головой, сказал громко, остервенело:
– Врешь, старая, мой ворон ишо не кружил! – посмотрел на казаков. – Не клони головы, ребятушки! Наливай! Отпевать умельцы найдутся, сперва пусть угробют.
Налили. Выпили.
Помаленьку праздник стал было опять налаживаться... И тут-то нанесло еще одного неурочного. Это уж как знак какой-то небесный, рок.
Зашумели от берега.
– Куприян! Кипрюшка!.. Тю!..
– Как ты?!
– Гляди! – живой. А мы не чаяли...
– Кто там? – спросил Степан.
– Кипрюшка Солнцев, до шаха с письмом-то ездил. А пошто один, Куприян? Где же Илюшка, Федька?
– Какие вести? – тормошили Куприяна.
Куприян Солнцев, казак под тридцать, радостный, захмелевший от радости, пробрался к атаману.
– Здоров, батька!
– Ну?.. – спросил Степан.
– Один я... Как есть. Господи, не верится, что вижу вас... Как сон.
– Что так? – опять негромко спросил Степан. Его почему-то коробила шумная радость Куприяна. – А товаришши твои?..
– Срубил моих товаришшев шах. Собакам бросил...
Степан стиснул зубы.
– А ты как же?
– А отпустил. Велел сказать тебе...
– Не торопись!.. – зло оборвал Степан. – Захлебываисся прямо! – Степана кольнуло в сердце предчувствие, что Куприян выворотит тут сейчас такие новости, от которых тошно станет. – Чего велел? Кто?
– Велел сказать шах...
– Через Астрахань ехал? – опять сбил его атаман.
– Через Астрахань, как же, – Куприян никак не мог понять, отчего атаман такой неприветливый. И никто рядом не понимал, что такое с атаманом.
Атаман же страшился дурных вестей – и от шаха, и об астраханских делах. И страшился, и хотел их знать.
– Что там? В Астрахани?..
– Ус плохой – хворь какая-то накинулась: гниет. С Федькой Шелудяком лаются... Федька князя Львова загубил, Васька злобится на его из-за этого...
– Как это он?.. – поразился Степан. – Как?
– Удавили.
– Я не велел! – закричал Степан. – Круг решал!.. Он нужон был! Зачем они самовольничают!.. Да что же мне с вами?!..
– Не знаю. А шах велел сказать: придет с войском и скормит тебя свинь...
Коротко и нежданно хлопнул выстрел. Куприян схватился за сердце и повалился казакам в руки.
– Ох, батька, не... – и смолк Куприян.
Степан сунул пистоль за пояс. Отвернулся. Стало тихо.
– Врет шах! Мы к ему ишо наведаемся... – Степан с трудом пересиливал себя. В глазах – дикая боль. – Наливай! – велел он.
Трудно было бы теперь наладиться празднику. Нет, теперь уж ему не наладиться вовсе: от этого выстрела все точно оглохли. Куприян, безвинный казак, еще теплый лежит, а тут – наливай! Наливай сам да пей, если в горло полезет.
– Наливай! – Степан хотел крикнуть, а вышло, что он сморщился и попросил. Но и на просьбу эту никак не откликнулись. Нет, есть что-то, что выше всякой власти человеческой и выше атаманской просьбы.
Степан вдруг дал кулаком по колену:
– Нет, в гробину их!.. Нет! Гуляй, браты! – но руки его прыгали уже. Он искал глазами место, как выйти...
Федор Сукнин подхватил его и повел в сторону. К шатру. Степан послушно шел с ним. Ларька Тимофеев налил чару, предложил всем: