– Ну? Как это?.. Знаю.
– Как он сгинул-то, знаешь? Рассказывал, поди, поп?.. Хорошо знал: ему же там – гибель, в Ирусалиме-то, а шел туда. Я досе не могу понять: зачем же идти-то было туда, еслив наперед все знаешь? Неужто так можно? А глядел на тебя и думал: можно. Вы что, в смерть не верите, что ли? Ну, тот – сын божий, он знал, что воскреснет... А ты-то? То ли вы думаете: любют вас все, – стало, никакого конца не будет. Так, что ли? Ясно видит: сгинет – нет, идет. Или уж и жить, что ли, неохота становится – наступает пора. Прет на свою гибель, удержу нет. Мне это охота понять. А сам не могу. Обдумай теперь все, хорошо обдумай... Я тебе не зря это рассказал, с Христом-то.
Степан хотел вдуматься в слова Матвея, но сложно это, трудно, не теперь. Еще слабость великая в теле... Еще кулак не сожмешь туго – такая слабость. Он прикрыл глаза и долго лежал, пытаясь припомнить, как все случилось с ним... Правда, что ли, в стычке какой рубнули? Или – как?
– А казаки что? – опять спросил он Любима.
– А казаки что?! Я ж и говорю: нет тебя – они в разные стороны. Корней владычит...
– И наплевать на их! – с силой сказал Матвей.
Дед Любим посмотрел на него с усмешкой, пожаловался Степану:
– Загрыз меня тут совсем. Я уж не рад стал, что и казак-то.
Степан встал было с лежака, но его шатнуло вбок. Он сел опять, потрогал голову.
– Лежи уж!.. Куда ты? – сказал Матвей.
Но Степан привыкал к новому состоянию. Силы потихоньку возвращались к нему.
– Когда Ларька с Фролом приедут? – спросил.
– Седня пожалуют, – ответил Любим.
– Алена с имя?
– Алена здесь. Счас покличу. – Матвей вышел из куреня.
– Правда на Волге-то?.. – спросил Степан старика. – Или прибавляет?
Дед Любим подумал.
– Не знаю, как тебе сказать. Поднялось много. С Осиповым, с Васькой Федоровым, Харитонов – эти вроде войском держутся, остальные – кто в лес, кто куда... Разлилось широко, а мелко, это он верно говорит. Туда зовет?
Степан опять в волнении встал. И устоял.
– Глубоко будет. Корнея с Мишкой надо убить. Это мой промах: я их жить оставил. Завтра... Мы где?
– В Качалинском.
– Завтра в Кагальник поедем. Вот вам и конец! – воскликнул Степан, неведомо к кому обращаясь. – Начало только, а вы – конец!
В душу Степана наливалась сила, а с силой вместе – вера. Раз он поднялся, то какой же это конец! Муть в голове и слабость пройдет, живая радость загудела в крови, уже он начал всего себя хорошо слышать и чувствовать.
– Окрепни сперва. Не торопись, – посоветовал Любим.
– Окрепну.
– Конешно, появись ты теперь на Волге...
– Надо с казаками появиться.
– Казаки-то...
Вбежала Алена.
– Родимый ты мой!.. Степушка!.. – повисла на шее мужа. – Да царица ты небесная, матушка-а!..
– Ну, ну, только не выть, – предупредил Степан.
Дед Любим поднялся, сказал сам себе:
– Пойду приму сиухи. Во здравие. Можеть, принесть кварту?
– Не надо, – отказался Степан.
Любим ушел. Пошел искать Матвея, чтобы с ним выпить. Знал, что Матвей пить не станет – не пьет, но про Исуса доскажет. За время долгой болезни атамана, выхаживая его, старый казак сдружился с умным Матвеем, любил его рассказы.
Обо всем успели поговорить Степан с женой. Осталось главное: что делать дальше? Алена знала, что делать, – ей подсказал Корней Яковлев. Она тайком виделась с ним.
– Степушка, родимый, согласися. Пошто ты его врагом-то зовешь? Он вон как об тебе печалится...
– Дура! – Степан встал с кровати, заходил по куреню. Алена осталась сидеть. – Ах, дура!.. Приголубили ее. Он – лиса, я его знаю. Чего он говорит?
– Поедем, говорит, с им вместе, он повинится царю – царь помилует. Было так – винились...
– Зачем же он с войной на Кагальник приходил?
– Они тебя опять сбивать станут, смутьяны... Он хотел их переимать, твоих...
– Тьфу!.. – Степан долго ходил туда-сюда в сильном раздражении. – И ты мне говоришь такое!
– Кто же тебе говорить будет? Смутьяны твои? Они ждут не дождутся, когда ты на ноги станешь. Им опять уж не терпится, руки чешутся – скорей воевать надо, чтоб их черт побрал. Согласись, Степушка!.. Съезди к царю, склони голову, хватит уж тебе. Слава богу, живой остался. Молебен царице небесной отслужим да и станем жить как все добрые люди. Чего тебе надо ишо? Всю голь не пригреешь – ее на Руси много.
– Сам он к царю ездил? После Мишки-то...
– Иван Аверкиев с казаками. В двенадцать. А царь, слышно, заслал их в Холмогоры – не верит. Раз, мол, присылали, а толку...