Поэтому с точки зрения человечества и нашей коммунистической идеологии я бы хотел говорить ясные вещи: если мы создаем образ, то он должен быть очень правдивым и действенным. Вот вроде бы сделали и успокоились. Но надо иметь мужество пойти и посмотреть, как этот образ работает, надо посидеть в аудитории, посмотреть и послушать. Нельзя делать картину об истории России и быть равнодушным и спокойным. Я бы, например, делая фильм о Пугачеве, не отнял бы у него особенность, какую он проявил на допросе, когда он выпрашивал милости и сохранения жизни. Тогда был бы не весь Пугачев, этот образ был бы неполным. И надо иметь мужество выходить с этим. Мы же говорим о своем народе, который нас понимает и нам верит, и поэтому не надо его обкрадывать, вот, мол, мы знаем, а вам широко об этом же не скажем. Это ведь понимают и чувствуют.
Мне понятна была тоска Каплера, когда он вчера заговорил о сценаристах.
Писатели боятся кинематографа. Я уговорил двух писателей написать сценарии – Горышина и Белова. Они написали, но не «пробили» их, и они пропали. Что происходит? Сценарий написан. А дальше начинается сложная неожиданная жизнь этого сценария. Про это все знают и этого боятся. Потому что, если я написал роман, я прихожу в редакцию, отдаю рукопись, и мне говорят: месяц на чтение – и скажут «да» или «нет».
Хороший писатель знает, как бывает в кинематографе, и боится. А плохой знает и не боится. Ему тут раздолье. Много людей и нет ни одной ответственной инстанции. И ему легче жить. Честный и талантливый человек не станет бегать. Он менее подвижен. А подвижен тот, кто подвижен... (Оживление в зале.)
Я готов говорить про «Разина». Много приходится говорить. Вот я говорю с Герасимовым. Но я знаю, что повыше его есть. А это художественный руководитель объединения, где я работаю. Мне бы остановиться здесь. Но это еще не все. А где все? Этого я не могу ощутить. Где конец этого дела? (Оживление в зале.)
В данном случае, Борис Владимирович, что делать мне, если с Вами не согласен? Как тут быть? Не делать фильм? Жалко. Я четыре года потратил на это дело. А свои права я не очень ощущаю. Товарищ Иванов говорил, что Кира Муратова видит и не видит. А вот соберется другая аудитория, и Кира Муратова то же самое скажет про Вас...
(С.П.Иванов: Может быть.)
Так где же мы соприкасаемся, кто нас сводит и кому мы верим? Мы верим партии все, и я верю.
Но много людей. И неопределенные разговоры. Я стал собирать и выписывать эпизоды, который каждый советует выкинуть. И уж половины сценария нет. А еще не было Художественного совета на киностудии им.Горького. А если все это выкинуть, тогда нет ни сценария, ни фильма.
Заступник найдется
Что тут сказать. Был я в Астрахани – собирал материал, готовился к фильму о Разине. К сожалению, раззвонил я об этом – о будущем фильме – широко (помогли корреспонденты), а дела пока нет. Пользуюсь случаем, отвечу разом всем, кто пишет лично мне и тоже спрашивает о фильме: нет, пока фильм не делается. Причина? Одна из них такая: у моего кинематографического руководства есть сомнения в правильности решения мной образа Степана Разина в сценарии. А так как постановка такого фильма – это деньги, и немалые, то, значит, и вопрос стоит серьезно. Теперь к письму (поначалу, как взял письмо, у меня даже пальцы слегка задрожали – подумал: уж не известно ли кому о Разине что-то такое, чего никто не знает?) С удовольствием отвечаю Вам.
Мне вспомнилась одна встреча на Дону. Увидел я на пристани в Старочеркасске белобородого старца, и захотелось мне узнать: как он думает про Степана? Спросил. «А чего ты про него вспомнил? Разбойник он... Лихой человек. И вспоминать-то его не надо». Так сказал старик. Я оторопел: чтобы на Дону и так... Но потом, когда спокойно подумал, понял. Работала на Руси и другая сила – и сколько лет работала! – церковь. Она, расторопная, прокляла Разина еще живого и проклинала 250 лет ежегодно, в великий пост. Это огромная работа. И она-то, эта действительно огромная работа, прямиком наводит на мысль: как же крепка благодарная память народа, что даже такие мощные удары не смогли пошатнуть ее, не внесли и смятения в душу народную – и образ Степана Тимофеевича Разина живет в ней – родной и понятной. Что ж, что старичок не хочет вспоминать? Значит, очень уж усердно бился лбом в поклонах – память отшибло. У меня даже досады на него не нашлось. А как подумаешь, что – ничего же не смогли сделать! – помним, так радостно. Конечно, Разин был не агнец с цветком в руке, рука его держала оружие и несла смерть. Но и мы с той поры крепко запомнили: заступник найдется! Предводитель сыщется. И пусть он будет крепким.