Фильм следует снимать на обычный экран с последующим переводом в широкий формат. Это даст гибкость, подвижность, маневренность при съемках в естественных интерьерах, т.е. опять-таки удешевит фильм.
Еще предложения:
Учитывая сложность картины, необходимо иметь двух вторых режиссеров, двух художников-постановщиков с оплатой постановочных в полном размере тем и другим. В связи с этим следует разрешить мне пригласить для работы над фильмом второго режиссера Острейковскую (с киностудии им.Горького), так как она уже проводила со мной подготовительный период по разинскому фильму в качестве второго режиссера (по актерам), и художника-постановщика Игнатьева (с киностудии «Беларусьфильм») как специфически волжского художника (он сам волгарь), большого знатока тех мест.
Фильм я намерен снимать с оператором Заболоцким.
ИЗ РАБОЧИХ ЗАПИСЕЙ
Логика искусства и логика жизни – о, это разные дела. Логика жизни – бесконечна в своих путях, логика искусства ограничена нравственными оценками людей, да еще людей данного времени.
Вот рассказы, какими они должны быть:
1. Рассказ – судьба.
2. Рассказ – характер.
3. Рассказ – исповедь.
Самое мелкое, что может быть, это рассказ-анекдот. В каждом рассказе должно быть что-то настоящее. Пусть будет брань, пусть будет пьянка, пусть будет наносная ложь, но где-то и в чем-то – в черте характера, в поступке, в чувстве – проговорилось настоящее. И тогда, к концу своей писательской жизни, написав 1000 рассказов, я расскажу наконец о настоящем человеке.
А если даже в каком-то рассказе нет ничего от настоящего, то там есть – тоска по нему; по настоящему. Тогда – рассказ. Тогда судите. Только не шлепайте значительно губами, не стройте из себя девочек, не делайте вид, что вы проглотили тридцать томов Ленина – судите судом человеческим. Важно, чтоб у вас тоже было что-то от настоящего.
Произведение искусства – это когда что-то случилось: в стране, с человеком, в твоей судьбе.
Самые наблюдательные люди – дети. Потом – художники.
Я – сын, я – брат, я – отец... Сердце мясом приросло к жизни. Тяжко, больно – уходить.
Форма?.. Форма – она и есть форма: можно отлить золотую штуку; а можно – в ней же – остудить холодец. Не в форме дело.
Критическое отношение к себе – вот что делает человека по-настоящему умным. Так же и в искусстве и в литературе: сознаешь свою долю честно – будет толк.
Человек, который дарит, хочет испытать радость. Нельзя ни в коем случае отнимать у него эту радость.
– За что человек не жалеет ни сил, ни средств, ни здоровья?
– За удовольствия. Только в молодости он готов за это здоровье отдать, а в старости – отдать удовольствия за здоровье.
Не теперь, нет.
Важно прорваться в будущую Россию.
Те, кому я так или иначе помогаю, даже не подозревают, как они-то мне помогают.
Ничего, болезнь не так уж и страшит: какое-то время можно будет еще идти на карачках.
Я воинственно берегу свою нежность. А как больше?
Никак не могу относиться к массовке равнодушно. И тяжело командовать ею – там люди. Там – вглядишься – люди! Что они делают?!! И никогда, видно, не откажусь смотреть им в глаза.
Надо заколачивать свой гвоздь в плаху истории (ой-ой-ой!).
И что же – смерть?
А листья зеленые.
(И чернила зеленые.)
Никогда, ни разу в своей жизни я не позволил себе пожить расслабленно, развалившись. Вечно напряжен и собран. И хорошо, и плохо. Хорошо – не позволил сшибить себя; плохо – начинаю дергаться, сплю с зажатыми кулаками... Это может плохо кончиться, могу треснуть от напряжения.
Нет, литература – это все же жизнь души человеческой, никак не идеи, не соображения даже самого высокого нравственного порядка.
Я, как пахарь, прилаживаюсь к своему столу, закуриваю, начинаю работать. Это прекрасно.
60 строчек журнального текста – почти часть фильма.
Не могу жить в деревне. Но бывать там люблю – сердце обжигает.