Да, литературы нет. Это ведь даже произнести страшно, а мы – живем!
Ничего, ничего, вот посмотрите: душа – это и будет сюжет.
Ложь, ложь, ложь... Ложь – во спасение, ложь – во искупление вины, ложь – достижение цели, ложь – карьера, благополучие, ордена, квартира... Ложь! Вся Россия покрылась ложью как коростой.
В нашем обществе коммуниста-революционера победил чиновник-крючок.
Разлад на Руси, большой разлад. Сердцем чую.
Читайте, братцы, Белинского. Читайте хоть тайно – ночами. Днем высказывайте его мысли, как свои, а ночами читайте его. Из него бы евангелие сделать.
Писать про кино?! Там же сразу увязнешь, ничего же прочного. Все нитки сразу порвутся. Там вмиг прослывешь злопыхателем. Не вижу там ничего дельного, как, впрочем, и в людях, близких литературе. Делать кино еще можно – разговор гулкий.
«А Русь все так же будет жить: плясать и плакать под забором!»
Да, стоим перед лицом опасности. Но только – в военном деле вооружаемся, в искусстве, в литературе – быстро разоружаемся.
Человек стал вполне человеком, как изобрел порох и оружие.
Старшее поколение делится опытом с младшим... Да, но не робостью же делиться!
Черт же возьми! – в родной стране, как на чужбине.
Ни ума, ни правды, ни силы настоящей, ни одной живой идеи!.. Да при помощи чего же они правят нами? Остается одно объяснение – при помощи нашей собственной глупости. Вот по ней-то надо бить и бить нашему искусству.
Не страшна глупость правителя, ибо он всегда божественно глуп, если не знает другой радости, кроме как политиканствовать и ловчить. Страшно, что люди это терпят.
Один борюсь. В этом есть наслаждение. Стану помирать – объясню.
Кто мог быть политик по склонностям души у древних? Дурак, который всем мешал охотиться?
А дустом пробовали?
Новое слово (нехорошее) о женщине – пипетка.
Чехов-то? Чехов работал страшнее Льва Толстого. Чехов показал несостоятельность чиновника, после чего народ (не сразу, конечно) довольно безболезненно убрал его, чиновника, из общественной жизни. Да и из жизни вообще.
Правда всегда немногословна. Ложь – да.
Государственный деятель с грустным лицом импотента.
Надо совершенно спокойно – без чванства и высокомерия – сказать: у России свой путь. Путь тяжкий, трагический, но не безысходный в конце концов. Гордиться нам пока нечем.
Хочу написать двадцать книг. Чудак! Надо пять – хороших.
Мы с вами распустили нацию. Теперь предстоит тяжелый труд – собрать ее заново. Собрать нацию гораздо сложнее, чем распустить.
(Из высказывания на встрече с М.А.Шолоховым в станице Вёшенской)
НЕПРОСТО ГОВОРИТЬ О ШУКШИНЕ...
“...Вот о Степане Разине – он, наверное, им родился, всю жизнь о нем мечтал. Он еще ходил в шестой класс. Пришел однажды после уроков и у меня спрашивает: «Мама, а ты о Стеньке Разине песню не знаешь?» Я отвечаю: «Нет, но кто знает, я знаю» – «Мама, сходи, пожалуйста, спиши, мне ее надо!» Я спросила: «Зачем тебе ее надо?» – «А мы, говорит, проходим». Но куда пойду я в ночь-полночь?
Я на другой день зашла к той женщине. Они ужинать садятся, меня садят, я отказалась, говорю: дома дети ждут, вместе надо. Я сказала, зачем пришла, – она ужин отложила, зашла в комнату, списала. Прихожу домой и подаю – он так рад, целует меня: он меня любил. Пока я вечером посидела за шитьем, он ее уже выучил, мелодию я ему подсказала, он мне ее спел.
Вот сейчас и думаю: уж не песню же они проходили. Он его, Степана, изучал крепко. Он мне много о нем рассказывал и фильм так он бы поставил и сыграл. Не хвалюсь, вряд ли кто так может сделать...”