Окружали следующего коняку. И опять радостно начинали выискивать у него всевозможные недостатки и шуметь, и спорить.
– Води́! Бегом! – орали. – Как?! Дед!..
– Ну, эдак-то моя тешша бегала, даже резвей! Ноги-то навыверт. Эх, ноги-то, ноги-то – навыверт!
– У кого навыверт? У тешши? Рази у ей навыверт были? Ты что, Любим?
– Тю, это я с твоей спутал! Это у твоей навыверт-то были, чего я?.. А у моей, царство ей небесное, ровные были ножки...
К Степану подошел Федор Сукнин, отозвал чуть в сторонку.
– Воевода плывет, Тимофеич. К нам, похоже.
– К нам?
– Вон! Суда рулит... А куда больше-то?
– Найди Мишку Ярославова, – быстро велел Степан. – Стой-ка! – он всмотрелся в большой струг, махавший от Астрахани. – Нет, воевода. Чего у их там стряслось? А?
– Шут их знает.
– Не от царя ли чего?.. Ну-ка, Мишку.
Мишка скоро оказался тут.
– Написал тайше? – спросил Степан.
– Написал.
– Все там указал?
– Все, как же. Как велел, так и написал.
Степан взял бумагу, а Мишка тем временем привел татарина. Судя по всему, старшего.
– На, – сказал Степан, передавая ему лист. – Отдашь тайше. В руки! Будет так: завидишь, перехватить могут, – сожги, а не то – съешь. Никому больше, кроме тайши!
– Понял, – татарин прекрасно владел русским языком. – Отдам в руки тайше. А попадусь – съем. Я ел, ничего.
– Бежи скоро! Старайся лучше не попадаться. За коней мы исправно заплатим, никого не обидим, скажи там.
– Понял, батька-атаман.
– От тайши мне ответ привезешь. Здесь не захватишь – мы уйдем скоро, – бежи на Дон, – Степан вынул кошелек, отдал татарину. – Приедешь, ишо дам. Пошли гостя стренем, братцы: воеводу.
Атаман с есаулами направились к берегу, куда подгребали уже астраханцы.
– Зачем? – недоумевал Степан, вглядываясь в воеводский струг. – Львов, сам Прозоровский, ишо кто-то... Зачем, а?
– Не грамота ли какая пришла? – высказал тревожную мысль Мишка Ярославов. – Неужто в Москве хватились?
– Мы б знали, – сказал Федор. – Иван Красулин прислал бы сказать. Нет, так чего-то... Может, ишо порядиться – мало взяли. Если б чего такое, Иван бы прислал сказать.
– Ты передал ему? – спросил Степан. – Деньги-то.
– А как же.
– Он чего?
– Кто, Иван?
– Ну.
– Радый. Будет слать нарочного все время. Говорит: из тех годовальщиков, которых ждут, у его есть тоже надежные.
– Добре. Чего же тада воевода пожаловал, овечий хвост? Зови ко мне, – Степан свернул к своему стругу, недоумевая и тревожась. Неужели царь хватился? Хватился да новую грамоту двинул... Но тогда почему один храбрец воевода пожаловал? Нет, непохоже, что от царя чего приехало. Ему и донести-то небось не успели еще. Нет, что-то другое. Что? – Князька отвезли воеводе? – спросил на ходу есаулов.
– Вчерась.
– Зачем же он пожаловал? Не возьму в толк.
Воевода пожаловал по той причине, что крепко, ему казалось, продешевил в дипломатическом торгу в Астрахани. Когда они потом остались одни, они так и поняли: облапошил их атаман, как детей малых.
– Здоров, атаман! – бодро приветствовал Прозоровский, входя в шатер. Этой бодростью он всю дорогу надувал себя, как цыган худую кобылу. Он опасался атамана. Опасался его вероломства. Пусть уходит на Дон, но пусть хоть не такой сильный уходит. Это ж куда годится – так уходить!
– Здорово, бояре! Сидайте, – пригласил Степан, пытливо вглядываясь в гостей: Прозоровского (старшего), Львова, подьячего Алексеева.
– Экая шуба у тебя, братец! – воскликнул вдруг Прозоровский, уставившись на дорогую соболью шубу, лежащую в углу шатра. – Богатая шуба. В Персии вроде и холодов-то больших нету – откуда ж такая добрая шуба? Небось ишо на Волге снял с кого-нибудь? Вроде нашенская шуба-то...
– С чем пожаловали, бояре? – спросил жестковато Степан. – Не хотите ли сиухи? А то я велю...
– Нет, – Прозоровский посерьезнел. – Не дело мы вчерась порешили, атаман. Ты уйдешь, а государь с нас спросит...
– Чего ж вам надо ишо? – перебил атаман. Он понял: ничего от царя нет – сами воеводы ткут ему петельку потуже.
– Ясырь надо отдать. Пушки все надо отдать. Товары... – те, какие боем у персов взяли, – это ваше, Бог с ими, а которые на Волге-то взяли?.. Те надо отдать, они грабленые. Надо отдать, атаман. Там же ведь и царево добро...
– Все отдать! – воскликнул Степан. – Меня не надо в придачу?
– А ишо: перепишем всех твоих казаков, так будет спокойней, – непреклонно и с силой договорил Прозоровский.
Степан вскочил, заходил по малому пространству шатра – как если бы ему сказали, что его, чтоб воеводам спокойней было, хотят оскопить. И всех казаков тоже сгуртовать и опозорить калеными клеймами. Это взбесило атамана, но он еще крепился.