...Степан скоро шел впереди своих есаулов, придерживая на боку саблю. Посадские, кто посмелее, увязались за казаками – смотреть, как будут резать воеводу Унковского. Странное и страшное это было шествие – шли молча, лица ожесточенные, серьезные, глаза горят отвагой: так идут травить злого, опасного зверя, который давно объявился в окрестности, но все не было смельчаков взять его. И вот смельчаки нашлись и теперь идут.
На подворье воеводском было пусто. Домочадцы и сам воевода попрятались, уведомленные об опасности. Унковский не думал, однако, что это будет прямая облава, поэтому сам с подворья не ушел, а спрятался в горнице.
– Где он?! – закричал Степан, расхлобыстнув дверь прихожей избы. – Где Унковский?!
Кто-то из казаков толкнулся в дверь горницы: заперта. Изнутри.
– Тут он, батька! Заперся.
Степан раз-другой попробовал дверь плечом – не поддалась. Налегли все, кто смог уместиться в проеме... Мешали друг другу, матерились. Двери в каменном доме воеводы тяжелые, наружные обиты дощатым железом, горничная, дубовая, – медными полосами.
– Игнаха, тудыт твою!.. – орали. – Ты мне ребра-то выдавишь! Куда прешь-то? Куда прешь-то?!
– Я на тебя, а ты давай на дверь.
– О, курва-то! Да воевода-то не за ребрами же у меня! Чего ты, дурак, ребра-то мои жмешь?
– А кто тя разберет тут в мялке-то: можеть, ты...
– Вали! Ра-азом!
Дверь надежная, задвига скована из хорошего шведского железа.
– Открой! – крикнул Степан. – Все одно ты не уйдешь от меня! Я с тобой за вино рассчитаюсь, кобель!.. За коней, за сани, за хомут!..
– За пищаль! – подсказывали сзади.
– Открой!
Унковский в горнице молился «закоптелышам» (темным от свечной копоти иконам). Губы трясуче шевелились; пышная борода вздрагивала на груди, на шитой гарусом полотняной рубахе.
Сверху, с божницы, на него бесстрастно смотрели святые.
– Неси бревно! – скомандовал за дверью Степан.
– Да святится имя твое, да приидет царствие твое, да будет воля твоя, – в который раз зашептал Унковский. – Вот поганцы-то!.. Решат ведь, правда, решат – взбесились. Да будет воля твоя, Господи!..
В дверь снаружи крепко ударили бревном; дверь затрещала, подалась... Еще удар. Унковский бестолково забегал по горнице...
– Добуду я седня высокой воеводиной крови! – кричал Степан. – За налоги твои!..
Еще саданули в дверь тяжко, с хряском.
– За поборы твои! Грабитель... За лихоимство ваше!..
Унковский подбежал к окну, перекрестился и махнул вниз, в огород. Упал, вскочил, и, прихрамывая, побежал, пригибаясь.
Еще удар в дверь... И группа казаков со Степаном вломились в горницу.
– Где он?!.. – кинулись искать. Где искали, а где и – между делом – брали, что под руку попадет.
Воеводы не было. Не могли понять, куда он девался.
– Утек! – сказал Федор Сукнин. Показал на окно. – Брось ты его, Степан... Вино и так вон – даром пьют, чего теперь с его взять?
– Ну уж не-ет!.. Он у меня живой не уйдет, – Степан, с ним есаулы, кто помоложе, и казаки выбежали из горницы.
– Пропал воевода, – сказал Федор Сукнин. – Найдет ведь...
– Воевода-то – пес с им, – заметил Иван Черноярец. Они вдвоем остались в горнице. – Нам худо будет: опять ему шлея под хвост попала... с кручи понес. Надо б хоть на Дон прийтить, людишками обрасти. Чего уж так взъелся-то?
– Теперь – один ответ, – махнул рукой Федор.
– Не ответа боюсь, а – мало пока нас. Рано он затеял...
– Васька с Алешкой придут...
– Где они, Васька-то с Алешкой? Докричись их!
– Будут люди, Иван! Не скули... Только крякнуть да денюжкой брякнуть. Дай на Дону объявиться – все будет. А Степан счас уймется. Воевода – дурак, сам свару затеял с вином с этим...
– Не сам: от Прозоровского указ привезли.
– Ну и пусть хлебают теперь. Совсем сдурели: цену на вино завысить! Они что?.. Это и – раздевать средь бела дня станут, а тут все молчи?
– Хотели, видно, от греха отвести...
– Отвели... Да надо, Иван, и начинать: чего томиться-то?
– Да не время! – раздраженно воскликнул Иван.
– Да пошто не время-то?! – тоже горячо и громко спросил Федор. – Пошто?! Самое время и есть: какое тебе ишо время? Теперь уж – сказано, скрытничать нечего. Вот тем и шумнем к себе, что здесь повоюем. Я думаю, он к этому и гнет. И хорошо делает.
Степан ворвался с оравой в церковь.
Поп, стоявший у царских врат, выставил вперед себя крест.
– Свят, свят, свят... Вы куда? Вы чего?..
– Где Унковский? – громко зазвучал под сводами церкви голос Степана. – Где ты его прячешь, мерин гривастый?!