Тем временем подошли к тюрьме.
С дверей посбивали замки. Колодники сыпанули из сырых мерзких клетей своих... Обрадовались несказанно. Их было человек сорок.
– Воля – дело доброе! – громко сказал им Степан. – Но ее же не дают, как алтын побирушке. За ее надо горло боярам рвать! Они не перестанут вас мучить. Вы вот попрыгаете теперь козлами и разойдетесь по домам... Завтра я уйду, вас опять приведут суда на веревочке и запрут. Идите в войско мое!.. Пока изменников и кровопивцев-бояр не выведем, не будет вам вольного житья! Вас душить будут и в тюрьмах держать! Ступайте к казакам моим!
– Негоже, Степан Тимофеич. Ай, негоже!.. Был уговор: никого с собой не подбивать, на Дон не зманывать... А что чинишь? – так говорил утром астраханский жилец Леонтий Плохово. Говорить он старался с укором, но по-доброму, отечески.
Степан Тимофеич, слушая его, смотрел на реку (они сидели на корме атаманова струга). Вроде слушал, а вроде не слушал – не поймешь. Астраханец решил уж высказать все.
– С тюрьмы выпустил, а там гольные воры...
Степан сплюнул в воду, спросил:
– А ты кто?
– Как это? – опешил Леонтий.
– Кто?
– Жилец... Леонтий Плохово. Направлен доглядывать за вами...
– А хошь, станешь – не жилец? – спросил спокойно Степан.
– А кто же? – все не мог уразуметь жилец.
– Покойник! Грамотки возишь?! – Степан встал над Леонтием. – Воеводам наушничаешь! Собачий сын!.. Утоплю!
Леонтий побледнел: понял, что обманулся мирным видом атамана.
– Где Унковского спрятали?! – спросил Степан.
– Не знаю, батька. Не распаляй ты сердце свое, ради Христа, плюнь с высокой горы на воеводу... – Леонтий утратил отеческий тон, заговорил резонно, с умом. – На кой он теперь тебе, Унковский? Иди себе с богом на Дон...
На берегу возникло какое-то оживление. Кто-то, какие-то люди подскакали к лагерю на конях, какая-то станица. Похоже, искали атамана: им показывали на струг, где сидели Степан с Леонтием.
– Кто там? – спросил Степан ближних казаков.
– Ногайцы... К которым посылали с Астрахани.
– Давай их, – велел Степан.
На струг взошли два татарина и несколько казаков.
– Карасе носевал, бачка! – приветствовал татарин, видно, старший в ногайской станице.
– Хорошо, хорошо, – сказал Степан. – От мурзы?
– Мурса... Мурса каварила...
Степан покосился на Леонтия, сказал что-то татарину по-татарски. Тот удивленно посмотрел на атамана. Степан кивнул и еще сказал что-то. Татарин заговорил на родном языке:
– Велел сказать мурза, что он помнит Степана Разина еще с той поры, когда он послом приходил с казаками в их землю. Знает мурза про походы Степана, желает ему здоровья...
– Говори дело! – сказал Степан по-татарски (дальше они все время говорили по-татарски). – Читал он письмо наше?
– Читал.
– Ну?.. Сам писал?
– Нет, велел говорить.
– Ну и говори.
– Пять тысяч верных татар... – татарин растопырил пятерню. – Пять...
– Вижу, не пяль.
– Найдут атамана, где он скажет. Зимой – нет. Летом.
– Весной. Не летом, весной! Как Волга пройдет.
Татарин подумал.
– Весной?..
– Весной.
– Ага, весной. Я так скажу.
– На Дону бывал? – спросил Степан. – Дорогу найдешь туда?
Татарин закивал головой.
– Были, были...
Степан заговорил негромко:
– Скажи мурзе: по весне подымусь. Куда пойду – не знаю. Зачем пойду – знаю. Он тоже знает. Пусть к весне готовит своих воинов. Куда прийти, я скажу. Пусть слово его будет твердым, как... вот эта сабля вот, – Степан отстегнул дорогую саблю и отдал татарину. – Пусть помнит меня. Я дружбу тоже помню.
– Карасе, – по-русски сказал татарин.
– Как ехали? – спросил Степан. Тоже по-русски.
– Той сторона, – татарин показал на левый, луговой берег.
– Переплывали на конях?
– Кони, кони.
– Где?
– Там! Вольгым савернул – так...
– Где островов много?
Татарин закивал.
– Ладно. Микишка! – позвал Степан казака. – Передай Черноярцу: татар накормить, напоить... рухляди надавать и отправить.
– Опять ведь нехорошо делаешь, атаман, – забылся и сказал с укором Леонтий. – Татарву на кой-то с собой подбиваешь. А уговор был...
– Ты по-татарски знаешь? – живо спросил Степан.
– Знать-то я не знаю, да не слепой – вижу... Сговаривались же! А то не видать...
– Отчаянный ты, жилец. Зараз все и увидал! Чего ж ты воеводе астраханскому скажешь? Как?