– Приберу, есть такие.
– Пошли их потом ко мне: научу, как говорить. Письма никакого не писать, но чтоб казаки надежные были, крепкие. Могут врюхаться – слова бы не вымолвили ни с какой пытки.
– Есть такие.
– Ишо пошлем в Запороги – к Ивану Серику. Туда с письмом надо, пускай на кругу вычтут, всем.
– Тада уж и к Петру Дорошенке...
– К Дорошенке? Подумать надо... Хитрый он, крутится, как уж на огне... Посмотрим, у меня на его надежи нет. Еслив надо свою выгоду справить – справит, не задумается. Серко, тот надежный...
– Тимофеич, пошли меня к патриарху, – сказал вдруг Стырь, поднимаясь со своего лежака. – Я сумею, вот те крест, сумею. Ишо как сумею-то!
– Ты не спишь, старый?
– Нет. Пошлешь?
– Пошто загорелось-то?
– Охота патриарха глянуть... Мне один бегун рассказывал про Никона: эт-то тебе не...
– Чего в ем? – поп и поп.
– Самый высокий поп!.. Много я всякого повидал, а такого не доводилось. Пошли. Я с им про веру погутарю. Он вишь чего затеял-то?..
– Опасно ведь... схватить могут: Никона стерегут. А схватют, милости не жди: закатуют. Охота на дыбе дни кончать? Они вон какие хорошие, дни-то. Выйди, глянь-ка – сердце радуется.
– Ну, кому-то и на дыбе надо кончать... Я пожил. И дней повидал всяких... А Никон бы нам... ой как сгодился бы! Я его склоню! У меня тоже к вере подвох есть.
– Охота – иди. По путе проведайте про Ларьку с Мишкой – где они? Болит у меня за их душа. Зря отпустили, не надо было. Я виноватый...
Замолчали. Долго молчали.
– Досыпайте, – сказал Степан. Поднялся и пошел из землянки.
– Думы одолели нашего атамана, – сказал Иван.
– Думы... – откликнулся Стырь. – Думы – они и есть думы.
– И тебя одолели? – Иван сидел пасмурный, гадал: удастся ему еще заснуть или подниматься тоже да идти по делам. – Чего тебя-то одолели?
– Меня-то чего? Меня не так уж... А охота мне, Ванятка, патриарха глянуть – прям душа заиграла...
– Да зачем он тебе?
– А дьявол его знает, охота глянуть, и все. По спине его охота похлопать: «Ну что, мол, владыка?» У его, видать, тоже какой-то подвох к вере. Он ведь мно-ого знает, Ваня... Ох, я бы с им погутарил!
– Гляди ты! – зачесалось. Спи пока, а то у меня голова, как кадушка рассохлая, разваливается. Лишка взял вчера. Ничего хоть не болтал сдуру?
– Нет. Все же схожу я к патриарху, Иван. Все равно зиму без толку сидеть будем. Схожу. Будет у меня под конец жизни хоть одно... праведное дело. Прям как по обету схожу.
– Спи пока. Дай маленько очухаюсь... Можеть, сосну ишо.
Степан ушел на берег реки, сел.
Солнце выкатилось в чистое небо... Первые лучи его ударили в вербы; по острову вспыхнули большие желтые костры.
Далеко отсюда думы Степана... Может, в Ферапонтовом монастыре, может, в Запорожье, может, в Москве... Думы одолели атамана, правда. И охота додумать их да вздохнуть бы легко... Еще в Черкасске думы – вовсе рядом, а тут темень полная, не знаешь, чего ждать.
Сзади к нему неслышно подкрался Афонька и крикнул над ухом, пугая. Степан как бы скачком вымахнул из своих дум... Аж вздрогнул.
– Ах ты, черноглазик!.. Напужал, – Степан показал место рядом: – Садись. Чего рано так?
– Я завсегда так, – сказал Афонька, улыбаясь.
– Не спится?
– Выспался.
– Мать чего делает?
– Поись варит.
– Мгм. Ты сны умеешь отгадывать?
Афонька выкатил на отчима черные свои, прекрасные маслины:
– Сны?
– Ну? Бабка не учила?
– Нет. А ты сон, что ль, видал?
– Видал. Будто мы с отцом моим поехали коня торговать, поглянулся нам обоим один конь, отец мне мигает: «Прыгай и скачи». Я уж и хотел прыгнуть, да подумал: «Ну, уеду, а как же он тут?» И проснулся. Даже жалко, что проснулся, – надо бы доглядеть...
– Не купили?
– Не купили... Да, вишь, я и не знаю, как дальше-то... Вот втемяшился этот сон – хожу и все думаю...
– Спроси бабку Говоруху.
– Да бабку-то... Нет, бабка в таких делах не знает. А сон непростой, чую. Думаю так: вот скочим мы на коней – умахали. А как же вы тут?
– Мы? – не понял Афонька. – Кто?..
– Ну, вы... Ты вот, матеря твоя, бабка – да много! – Степан посмотрел на мальчика, тронул его воробьиное колено, ощупал ладошкой дорогое слабенькое тело сынишки. – Чижолую я тебе загадку загадал – не по росту. Иди скажи матери: иду. Поедим сядем.
Афонька убежал.
Степан прилег на спину, закинул руки за голову, стал смотреть в небо. Он знал, как они поговорят с Корнеем Яковлевым, войсковым атаманом. Этот предстоящий разговор тоже не выходил у него из головы. Он хорошо представлял эту встречу... Место встречи осторожный Корней выберет сам – подальше от людских глаз.