– В воду его! – крикнул Степан.
Корней кинулся было защищать Герасима, но его отбросили прочь. Посла поволокли к Дону.
– Степан, что ты делаешь?! – закричал Корней. – Останови!..
– И ты того захотел?! Гляди!
– Я велю тебе! – попытался подействовать Корней угрозой. – Кто тут войсковой атаман? Ты или я?! Останови их!
– Владей своим войском, коли ты атаман, а я буду своим. В воду жильца!
– Степан... сынок... головы всем поснесут, что ты делаешь! Останови! – просил Корней: за кого, за кого, а за жильца-то в Москве спросят, и не со Стеньки же спросят!
Степан двинулся прочь с круга.
– Степка, ведь это – война! Ты понимаешь, дурак? – крикнул вслед ему Корней.
– Война, кресный. Война, – ответил Степан.
Жильцу Евдокимову связали руки, наклали за пазуху камней, раскачали и кинули в воду. Жилец громко кричал грозил карой небесной. Грозил царем...
Степан появился на берегу.
– Не нашли Фролку? – спросил он окружавших его казаков.
– Нет, схоронился. Или уехал куда. Нигде нету.
– Пускай передадут ему, – говорил на ходу Степан, – вылазь, мол, Фролка, ишо раз отпускает тебе вины твои атаман. Пускай вылезет, не трону. Вон наши гребут... Скажите: круг будет. Корнея и старшину продажную гнать. Наш будет круг!
Степан с братом Фролом, в окружении есаулов и сотников, вышел к тому месту Дона, где приставала его флотилия во главе с Иваном Черноярцем.
Подгреб к берегу головной струг... Иван выпрыгнул и пошел навстречу атаману.
– Как пришли? – спросил Степан.
– Бог миловал – все в добром здравии. Всех, с ногаями, – три тыщи и семьсот, – Иван выглядел празднично: дождался похода.
– Добре. Из стружков не выгружайся... Выволоки, какие текут, просмолите. Сгони всех плотников Черкасскова – делайте новые, сколь успеете.
– Корнея видал?
– Видал. Скажи казакам, круг будет. Мои как?
– Вон, – показал Иван, – все в целости.
С одного из причаливших стругов сходили бабка Матрена и Алена с Афонькой.
– Позвать?
– Потом. Пускай домой идут. Пошли на круг. Иван, Федор, идите-ка ко мне, погутарим.
Перед каждым кругом Степан говорил с «башковитыми» – первыми своими помощниками: атаман не то что наказывал, как надо им говорить на кругу, но и не скрывал, чего он ждет от круга, какого решения, – советовал, куда гнуть.
Собрался круг голутвенных. Ни Корнея Яковлева, ни старшины, ни домовитых здесь нет. Только – свои.
Степан, дождавшись теплых дней, двинул события; он понимал: силу, какую он теперь собрал, надо устремить, застой и промедление пагубны для дела и его атаманства.
Степан опять сидел несколько в стороне, на бугре.
В круг вышел Иван Черноярец.
– Казаки! Пришла пора выступать нам. Куда? Моя дума: под Азов! Попытаем ишо раз... Как?! Любо?! – так уговорились с атаманом: объявить на выбор все возможные пути. – Азов, ребяты?!. – еще крикнул Черноярец. И даже зачем-то рукой показал в сторону Азова.
Круг промолчал. Черноярец – это еще не «башка».
Иван отошел в сторону, к Степану. Степан мельком глянул на него и опять принялся постегивать плеткой сапог. Он слушал круг.
Вышел Федор Сукнин.
– Моя дума: на калмык! – громко сказал он.
Круг молчал.
– На калмык, браты! – еще раз призвал Федор.
И опять круг ответил молчанием. Федор тоже судьбу войска за хохолок не держит.
Федор удалился, не выказав огорчения.
Смотрели на Степана. Вот в чьей руке судьба...
– Батька, какая твоя дума?! – крикнули. – Скажи!
Степан медлил. Степану надо накалить обстановку.
– Скажи, батька! – орали. – Больше никого слухать не станем! Скажи сам!..
Степан поднялся на бугре. Помолчал... Оглядел всех.
– Дума моя: пора нам повидаться с бояры! – сказал он крепко и просто. Помолчал, оглядел всех и еще сказал: – А?
– Любо!! – ухнул круг. Ждали этого.
– Постоять бы нам теперь всем и изменников на Руси повывесть, и черным людям дать волю!
– Любо, батька! – радостно ревела громада. Давно ждали этого: всю зиму потихоньку глодали эти мысли – про изменников бояр, теперь орали открыто, потому и радовались.
– Как ийтить? – спросил Степан.
Тут начался разнобой. Это кровно касалось всех тут.
– Волгой! – кричали донцы. – Дорога знамая!
– Доном! Прямиком, мимо Танбова! – звали пришлые. Нам эта дорога тоже знамая.
Шум поднялся невообразимый. Там и здесь поталкивали уже друг друга в грудки. Это вопрос коренной – как идти. Как идти, так и воевать, донцы, кто поумнее, понимали это; беглые мужики хороши в родных своих местах, там один драный молодец будет стоить трех: там он и счет короткий сведет с боярином, и дорогу покажет верную, и с собой подговорит не дружка, так кума, не кума, так свояка... Донцам же дорога Волга, и Степану тоже, но надо теперь перекричать пришлых, не одни они теперь.