– Э-э!.. – загудели зрители. – Вы тут упьетесь, пока покажете.
– Так надо, – сказал Стырь. – Перво-наперво вина подают.
– Правда, – поддержал дед Любим. – Эй, бояры, где вы там, прихвостни? Дать казаку вина заморскыва.
Стырю подали чару вина. Он выпил.
– Ишшо. Я с дальней дороги – пристал.
– Дать ему! – велел «царь».
– Шевелись! – прикрикнул на «бояр» Стырь. – Царь велит!
Подали еще чару. Стырь выпил.
– Как доехал, казаченька? – ласково спросил «царь».
– Добре.
– А чего ты шатаисся по моему царству, мы желаем знать?
Стырь громко высморкался из одной ноздри, потом из другой. Стал полный дурак.
– Чего желаете знать?..
Нелегко матерому Чертоусу смирить гордое сердце – сразу стать под начало более молодого, своенравного Стеньки. Но велико и обаяние Разина, жестокое обаяние. Когда Степан хотел настоять на своем, он не искал слово помягче, он гвоздил словом. Он не скрывал раздражения. И это-то странным образом успокаивало людей: кто гневается, тот прав. Кто верит в себя, тот прав.
Не пощадил Степан старого казака: припомнил ему его паническое бегство от Москвы. Было так: Ус с ватагой военных охотников пошли на Москву просить, чтобы их употребили по назначению – они хотели воевать. Пошли, как на войну, – просить войны. Дорогой к ним пристали мужики. Эти, в глубине души, вовсе не так поняли поход на Москву – не просить пошли войны, а пошли воевать. Москва тоже поняла этот поход как наступление и выслала навстречу сильный отряд под командой Борятинского. Казаки бежали. Пешие мужики не могли убежать. Их убивали.
Это и припомнил Степан. Он говорил резко:
– Ты там мужиков бросил! Псу Борятинскому отдал неоружных людей на растерзанье... Вот как ты там хорошо ходил, той дорогой! И туда же опять зовешь?.. Бесстыдник.
– Тьфу!.. Дурак упорный! – Ус тоже злился. – Не приведи Господи, но случится где-нибудь тебе в отступ ийтить – вот этой самой рукой, – Ус показал огромную ручищу, – подойду и по роже дам. А чего мне было делать? Заодно с мужиками ложиться? Это уж ты сам – наберешь мордвы-то да чувашей, да ногайцев своих – с ими и подставляй лоб, кому хошь, хошь Борятинскому, хошь Долгорукому... Какой! Шибко уж памятливый – на чужую беду.
– Не лезь тада с советом, еслив свою беду не помнишь.
– Иван Болотников не дурней тебя был, а не поперся на Волгу.
– Вона! Спомнил...
– А чего же его забывать, добрый был вож... Дай Бог побольше таких.
– Зато и пропал твой Иван.
– Пропал, да не за то. Вас ведь чего на Волгу-то тянет: один раз вышло там, вот и давай ишо... А с Волги тоже дорога на побег есть – Ермакова, – Ус поднялся, выглянул из шатра, позвал: – Матвей! Зайди к нам. Вот послушай, Степан, мужика – дошлый. Послушай, послушай, с лица не опадешь. Я его частенько слушаю.
Вошел Матвей.
– Там казачки-то... это... расходиться начинают, – сказал он и посмотрел на Степана. – Или – ничего, пускай?
– Гулять, что ль? Как же им не погулять? Не с татарвой стретились.
– Хорошее дело, – согласился Матвей. – Я к тому, что – размахнутся они счас широконько: знакомцев полно стрелось. А у вас тут, можеть, чего другое задумалось.
– У нас тут раскосяк вышел, – сказал Ус. – Не хочет Степан Тимофеич городками да весями ийтить, хочет – Волгой.
– Ну, я тебе то и говорил, – спокойно сказал Матвей. – Говорил я тебе: Степан Тимофеич будет склонять на Волгу.
– Да вот и растолкуйте вы мне, я в ум не возьму: пошто?
Степан с интересом слушал непонятный ему разговор. Мужик Матвей показался ему в самом деле умным. Очень понравилась его манера говорить: спокойно, негромко... На своем не настаивает, нет, но свое скажет. Глаза его понравились: грустные, умные, но и насмешливые. Интересный мужик.
– Раз: кто такой Степан Тимофеич? – стал рассуждать Матвей, адресуясь к Усу. – Донской казак. Правда, корнями-то он – самый что ни на есть расейский, но он забыл про то...
– Какой я расейский? Ты чего?
– Отец-то расейский. Воронежский. Мы так слыхали...
– Ну.
– Вот. Стало быть, есть ты донской казак, Степан Тимофеич. Как и ты, Василий Родионыч. Живется вам на Дону вольготно, поместники вас не гнут, шкур не снимают, жен, дочерей ваших не берут по ночам с постели – для услады себе. Вот... Спасибо великое вам, хоть привечаете у себя нашего брата. Да ведь и то – вся Расея на Дон не сбежит. А вы, как есть донские казаки, про свой Дон только и печалитесь. Поприжал вас маленько царь, вы – на дыбошки: не трожь вольного Дона! А то и невдомек: несдобровать и вашему вольному Дону. Он вот поуправится с мужиками да за вас примется. Уж поднялись, так подымайте за собой всю Расею. Вы на ногу легкие... Наш мужик пока раскачается, язви его в душу, да пока побежит себе кол выламывать – тут его сорок раз пристукнут. Ему бы – за кем-нибудь, он пойдет. А вы – эвон какие!.. За вами только и ходить. За кем же?