– И в Астрахани стрельцы.
– В Астрахани нас знают. Там Иван Красулин. Там посадские – все за нас... Оттуда с топором не нагрянут.
– Мы ишо про этих ничего не знаем, – заспорил с Ларькой Сукнин. – Может, и эти к нам склонются, верхние-то, с Лопатиным-то.
Разговор пошел вяло, принужденно. Казаков теперь, когда беда прошумела мимо, занимала... простреленная Божья Мать. Нет-нет да оглядывались на нее. Чудилось в этом какое-то недоброе знамение. Это томило хуже беды.
Степан понял настроение казаков. Но пока молчал. Ему интересно стало: одолеют сами казаки этот страх за спиной или он их будет гнуть и не освободит. Он слушал.
– Худо, что мы про их не знаем, худо, что и они про нас тоже не знают. А идут-то они из Москвы да из Казани вон. А там про нас доброе слово не скажут, – говорил Иван.
– Где-нигде, а столкнуться доведется, – настаивал Ларька; он один не обращал внимания на простреленную икону.
– Оно – так... – нехотя согласился Федор Сукнин.
– Так-то оно так, – вздохнул Стырь – так, чтоб только что-нибудь вякнуть. Не везде только надо самим на рога переть. А то оно... это... к добру тоже не приведет.
– Вниз пойдем, у нас войско прирастет, вверх – не ручаюсь, – подал голос Прон Шумливый, казак, вырученный разинцами из царицынской тюрьмы – сидел там за воровство.
– Оно – так... – сказал опять Черноярец.
– Сдохли! – воскликнул огорченный атаман. И передразнил есаулов: – «Оно – так», «Оно – та-ак», – помолчал и, повернувшись, заговорил спокойней: – Мой это грех – я стрелил. Я же не метил в лоб ей, нечаянно вышло... Что же теперь – и будем сидеть, как сычи? Закоптелыша прострелил!.. – голос Степана окреп. – А как звонить начнут на всю Русь – проклинать? Куда побежите? Эх, други мои, советники... – Степан оглядел «советников», вздохнул: то ли правда никто из них не внушал ему счастливой веры, то ли притворился, что одни только горькие и опасные думы пришли вдруг ему в голову, когда он внимательно посмотрел на сподвижников своих.
– Непривычно, Степан, оттого и... боязно, – захотел объяснить Иван Черноярец свое и других состояние. – Не каждый же день ты их простреливаешь, эти... закоптелыши.
– Ты куда собрался, Иван? – перебил в нетерпении атаман. – Куда пошел?
Иван в простодушии не понял вопроса. Молчал. Смотрел на Степана. И Степан смотрел на него. Ждал. Очень хотелось ему, чтоб Иван сказал: «На Русь пошел, на бояр», и тогда бы Степан на это ахнул бы чем-то сильным, веским – он, видно, заготовил чем.
– А?
– Не пойму тебя, – признался Иван. – Никуда пока не пошел, сидим вот гадаем – куда.
– На бояр, батька! – выскочил сообразительный Стырь. Он сидел в углу, как раз под простреленной Божьей Матерью. – На Русь!
– А-а! Вон вы куда!.. – с готовностью повернулся к нему Степан. – А что же там, на Руси-то, нехристи?
– Крещеные, так же...
– Так какого ж вы дьявола? Нечаянно прострелил икону, у их уж коленки затряслись. А еслив они, бояры-то, возьмут да крестный ход перед нашим войском учинят? А они учинят – Бог-то ихный. Возьмут да с иконами вперед вышлют? Что же мы?..
– Как это – Бог ихный? – не понял Стырь.
– А чей? Твой, что ли?
– Наш тоже... Исус-то.
– Бог-то, он, можеть, и наш, да попы – ихные. А за кого попы, за того и Бог. А то ты не знаешь, старый человек! Не насмотрелся за свою жизнь?.. Вот я и спрашиваю: возьмут они и выйдут встречь нам с иконами? Как тада?
Есаулы молчали. Положение, в какое поставил атаман казачье войско, нелегкое. Непонятно, как тогда? Не было вроде такого. Что-то не помнили казаки, чтобы когда-нибудь...
– Не было так никогда, – сказал Иван.
– Не было? – ожесточался Степан. – Будет! Это легко сделать, это не воевать. Вот – вынесли. Как мы тада, я спрашиваю? Ну?
– Давайте дело говорить! – уклонился было Ларька Тимофеев. – Про иконы какие-то затеяли...
– Это дело! – сердито сказал Степан. И кулаком пристукнул в столешницу. – Я спрашиваю: как быть, еслив бояры и попы...
– А кто нас ведет?! – тоже вдруг обозлился Ларька. – Стенька Разин, я слыхал? Вот я и спрашиваю Стеньку: как нам тада быть, Стенька?
– Ты не вали все на меня. Я вас спрашиваю! И велю отвечать: как быть?
Вдруг дверь открылась, и вошел Матвей Иванов.
Все оглянулись... Опешили: никто не ждал такого.
Матвей с необъяснимой смелостью прямо шел к столу и смотрел на атамана. Как-то даже насмешливо смотрел.
– Загадки загадываешь, атаман, а ответ не знаешь. А заговорил ты про самое главное... Вот слушайте, как быть, – Матвей серьезно оглядел всех. С особенным значением поглядел на атамана. Вообще, кажется, Матвею нравилось учить. Так нравилось, что он страх забыл. – Тут вас, казаки-атаманы, могут легко поймать. Вышлют на вас баб, да стариков, да мужиков глупых с иконами... Да и даже пусть не вышлют, а наперед накликают на вас хулу божью: и выйдет, что вы – враги человеческие, а ведет вас сам сатана под видом Стеньки Разина... А идете вы – всех бить и резать. Вот где беда-то! Тут вам и конец. С войском воевать можно, войско можно одолеть, народа не одолеешь. Татарин – не этот татарин, а тот, старинный, – он посильней вас был, а застрял: с народом пошла война. Гиблое дело.