– Какой же ответ? На загадку-то... Ты знаешь? – спросил Стырь, крайне заинтересованный.
– Знаю. Оттого и зашел... Можеть, батька и убьет меня после, но уж не подсказать вам – это будет мой грех. Скажу, потом делайте, как знаете. Ответ такой, казаки-атаманы: надо вам вперед попов и бояр рассказать мужику: идете вы делать божье дело. Как Христос учил? Скорей верблюд пролезет в игольное ушко, чем богатый попадет в рай. Вот весь и сказ: поднялись на богатых, а бедных идем заслонить от притеснителев... Вот. Нас, мол, можеть, сам Господь Бог послал.
– Это мы без тебя знаем, как говорить, – сказал Ларька ехидно. – Монах нашелся...
– Вы знаете, надо, чтоб мужик тоже знал. Вот это я и хотел сказать.
– Все? – спросил Степан, странно глядя на Матвея, не то удивляясь на этого человека, не то любуясь весело.
– Все. Запомните, что сказал. А то вам плохо будет.
– Спаси Бог! Как можно не запомнить... Теперь я сделаю, чего не сумел давеча, – страшно сдвинув брови, Степан потянул из-за пояса пистоль... Ус мгновенно развернулся и ногой загреб табурет под Степаном. Табурет вылетел; Степан упал. И, сидя на полу, направил пистоль на Уса...
Ус побелел. Но ни один мускул не дрогнул на его добром лице. Он смотрел на Степана. Выхватить свой пистоль он все равно не успел бы... И он ждал. На его могучей, изрезанной морщинами шее вспухала толчками толстая синевато-багровая жила, точно вскрикивала о жизни.
Степан поднялся... Сунул пистоль за пояс.
– Там же пули нет, – сказал неохотно. – Уставились... Поиграть нельзя с дураками, – видно, ему самому противной стала эта «игра» – надоело: все утро сегодня он то и дело хватается и хватается за пистоль. Сам как дурак сделался. – Поплыли дальше, – Степан поднял табурет, сел, поглядел на дверь...
Матвея в приказной избе уже не было. И никто о нем больше не напомнил, не сказал ничего. Утро какое-то кособокое вышло; утро-то какое – победное, а все чем-то да омрачается.
– Дальше так дальше, – беспечным голосом сказал Ларька.
– Куда плывем-то?
– Только одно хочу вам сказать, и запомните: все, что тут счас сказал Матвей, – это истинная правда, – Степан помолчал, чтоб как следует вникли в его слова. – Мне только обидно, казаки-атаманы, что мужицкая голова оказалась умней... ваших, – не сказал «наших», сказал – «ваших». – А я от вас добивался... Это наука вам, – Степан подумал и все-таки добавил: – И мне тоже. Давайте корень копать... Ишо один наказ: мы на войне, ребятушки, и нечего кажный раз по сторонам оглядываться – то пришибли кого сгоряча, то... в иконку попали. Да как же без этого? На войне-то!.. Вы што?
Два казака на небольшой верткой лодочке гребли изо всех сил вниз по течению. Видно, старались держать ближе к берегу – к кустам. Переговаривались сторожко.
– Сколь нащитал?
– Триста набрал в голову и сбился. С тыщу будет. Двенадцать пушек.
– Смелó они... развалились, как так и надо.
– Не знают, потому и смело.
– Хоть бы стереглись маленько...
– Не пуганные ни разу.
– Оно и мы-то – ждем, что ли, их? Я слыхал, они ишо где-то из-под Казани только-только выворотились... А они – вот они, голуби, пузы уж тут греют.
– Где теперь батька-то?
– В приказе небось? А где, поди?.. Там.
– Будет дело... Откуда, думаешь: с Москвы?
– С Москвы, должно. С казанскими вместе. Эх, разгуляться-та-а! Аж слюни текут. Накрыть можно... как кутят ситом.
– Даст Бог, накроем.
Совет кончился; атаманы, есаулы расходились из приказной избы.
– Иван, огляди стены, – велел Степан. – Возьми Проньку с собой – ему тут головой оставаться. Подбирай вожжи, Прон: людей зря не обижай, не самовольничай – крýгом все решайте...
Ус ушел со Степаном.
– Калган не болит? – спросил Ус просто.
– Нет.
– А то пойдем, у меня четверть доброго вина есть. У воеводы в погребе нашли. Ха-арошее винцо!
Степан думал о другом.
– Где счас Матвей твой? – спросил он.
– Тебе зачем? – насторожился большой Ус.