Маша. Слышала. Не люблю я штатских.
Тузенбах. Все равно, я не красив. (Встает.) Я не красив, ну, да Бее равно. Буду работать. Хоть один день в моей жизни поработать так, чтобы прийти вечером домой, в утомлении повалиться на постель и уснуть тотчас же. (Уходя в залу.) Я сплю неважно1".
Подают самовар, Анфиса около самовара; немного погодя приходит Наташа и тоже суетится около стола, приходит Соленый и, поздоровавшись,
садится за стол.
Ирина. Выйдет пасьянс, я вижу... Не верю пасьянсам, но захватило дух от радости. Будем в Москве.
Федотик. Нет, не выйдет пасьянс. Видите, осьмерка легла на двойку пик. (Смеется). Значит, вы не будете в Москвед. Вершинин. Однако какой ветер! Маша. Да. Надоела зима. Я ужее забыла, какое лето. Чебутыкин (читает газету). Цицикар. Здесь свирепствует оспа... Анфиса (подходя к Маше). Маша, чай кушать, матушка. Пожалуйте, ваше высокоблагородие ж.
Маша. Принеси сюда, няня. Туда не пойду. И р и н а. Няня! Анфиса. Иду-у!
Наташа8. Грудные дети прекрасно понимают... «Здравствуй, говорю, Бобик. Здравствуй, милый!» Он взглянул на меня как-то особенно. Вы думаете, во мне говорит только мать, но нет, нет[34]. Это необыкновенный ребенок11.
Соленый со стаканом идет в гостиную и садится в угол п.
Маша. Счастлив тот, кто не замечает или не различает времен года3, кто и зимой улыбается[35] так же, как летом . Мне кажется, чтог если бы я жила Д в Москве, то не замечала бы, лето теперь или зима е.
Вершинин. На днях я читал дневник одного французского министра, писанный в тюрьме. Министр был осужден за Панаму. С каким упоением, восторгом упоминает он о птицах, которых видит в тюремном окне и которых не замечал раньше, когда был миниетром. Теперь, конечно, когда он выпущен на свободу, он уже по-прежнему не замечает птиц. Так же и вы не будете замечать Москвы, когда будете жить в ней. Счастья у нас нет и не бывает, мы только желаем его.
Тузенбах (берет со стола коробку). Где же конфеты?
Ирина. Соленый съел.
Тузенбах. Все?
Анфиса (подавая чай). Вам письмо, ваше высокоблагородие
Вершин и н. Мне? (Берет письмо.) От дочери... (Читает.) Да, конечно... Я, извините, Мария Сергеевна, уйду потихоньку... Чаю не буду пить... (Встает взволнованный.) Вечно эти истории...
Маша. Что такое? Не секрет?
Вершинин (тихо). Жена опять отравилась... Надо идти. Я пройду незаметно. Ужасно неприятно все это... (Целует Маше руку.) '6 Славная, хорошая вы" женщина... Я здесь пройду потихоньку... (Уходит.)
Анфиса. Куда же он? А я чай подала. Экой какой...
Маша (рассердившись). Отстань! Пристает11 тут, покоя от тебя нет. {Идет с чашкой л.) Надоела ты мне, старая!
Анфиса (тихо)м. Чего ж н ты обижаешься? Милая!
Голос Андрея. Анфиса!
Анфиса (дразнит). Анфиса! Сидит там... (Уходит.)
Маша (в зале у стола, сердито). Дайте же мне сесть! (Мешает на столе карты.) Расселись тут с картами. Пейте чай.
Ирина. Ты, Машка, злая.
Маша. Раз я злая, не говорите со мной. Не трогайте меня.
Чебутыкин (смеясь). Не трогайте ее, не трогайте...
Маша. Вам шестьдесят лет, а вы, как мальчишка, всегда городите черт знает что0.
Чебутыкин (е изумлении). Славная моя, милая моя... Хорошая моя п.
JrZ. {fi t J)
. 4ЫЛЛ
ix^f e-o if*
/: 2
LI
с/щ
ft'"-"**! to^u^t^^^ yv, e,
s л* - ■ ~ f>„ э л »• ■
*4J> y-'^f^y
jrl
(
issritffc
J Г/ .
о/УНмлет1 14 etUUbettm: . «ejH-ие jt—
jf^ i
4Г
ВКЛЕЙКИ К РЕЖИССЕРСКОМУ ЭКЗЕМПЛЯРУ «ТРЕХ СЕСТЕР»
Текст верхней вклейки написан рукой К. С. Станиславского, двух нижних — рукой
И. А. Тихомирова
Музей Художественного театра, Москва
Наташа. Кажется, мой Бобик проснулся[36]. Он у меня сегодня, кажется[37], нездоров... Я пойду к нему, простите... (Уходит.) Ирина. А куда ушел Александр Игнатьевич? М а ш а. Домой. У него опять с женой что-то необычайное... Тузенбах (идет с графинчиком к Соленому) в. Все вы сидите один, о чем-то думаетег. Ну, черт подериД,давайте мириться. Давайте выпьем, коньяку.