— Ро́зинов — Ро́зинов! — знакомился В. В., выговаривая Рози, не Роза, в противовес семинарскому крепкому Роза́нов.
И сейчас же с незнакомым начинал самое, как в долголетнее знакомство, о самом, о чем обыкновенно считается просто неприличным спрашивать.
Я это и потом заметил, что Розанов подходит прямо к человеку — к тебе, прямо смотрит на тебя, и никогда не замечая глаз, а только или грудь, или «нижний этаж», или руку, принимает в тебе всего тебя до — — канатика.
И это страшно располагало отвечать также прямо и доверчиво безо всяких, это отбрасывало всякие перегородки, всякие условности, изобретенные людьми злыми или очутившимися в злом подозрительном мире.
Розанову было до тебя дело.
А ведь это такое — ведь, никому ни до кого нет дела!
О Розанове разнеслось по дому.
И сейчас же появился Н. А. Бердяев — Бердяевы жили под редакцией.
А тут подъехал с Мытнинской набережной и сам Д. Е. Жуковский.
Впрочем, «сам» испокон веков у петербургских швейцаров считался П. Е. Щеголев, куда бы он ни заходил по делу или для развлечения.
В «В. Ж.» лежали на складе Розановское «О понимании» и «Семейный вопрос».
О них и зашел Розанов наведаться.
И с этого дня редкое воскресенье, чтобы не были мы у Розановых на Шпалерной, и не было недели, чтобы не заходил Розанов к нам в «Колонию».
* * *
Многоуважаемая
Серафима Павловна!
Посылаю Вам письмо к Петерсу; простите, что опоздал, знаю, но страшно был занят.
Поклон всей Вашей колонии и всю ее жду в воскресенье. Поклон и от жены.
Ваш В. Розанов.
Прием у него ежедневно от 1—2 часов, кроме среды и воскресенья; следовательно нужно просить или в эти часы, или (я думаю) утром до 9-ти часов; в 9 он уезжает. Я написал ему подробно о Вас и лучше всего Вы с моим письмом пошлите ему свою визитную карточку: он выйдет и назначит час, когда приедет.
1905.
МЕДАЛЬОН{*}
Многоуважаемая
Серафима Павловна!
К сожалению, у меня нет просимых Вами книг, а где достать их — я тоже не знаю.
Ваш искренно В. Розанов.
1905.
* * *
Жизнь человека красна не одним только пьянством.
Но это не всякий дурак понимает.
В Германии есть старый обычай на Рождество дарить книги. И нет тут дома, где бы не было книги. Правда, «хозяйки» держат их в шкапу в коридоре.
У В. В. Розанова было много книг и хорошие книги.
И старые редкие издания.
И первопечатные (инкунаболы) в белых свиных переплетах.
И любил он рассказывать, как эти все драгоценности к нему попали —
еще тогда в Москве на Сухаревке покупались на последние.
Книга и Розанов —
заушники его очков зацепились за корешки, корешки приросли к полкам.
В воскресенье какой-нибудь гость дотошный, смотришь, уж ходит по стенкам — стирает носом пыль с полок.
Старых книг заветных В. В. не давал, а новые брали — их было всегда много, неразрезанные. В. В. этих книг не читал. Но всегда внимательно слушал, если расказывали. И даже писал: как-то, наслушавшись об Арцыбашевском Санине, в статье «семейной» упомянул о новом писателе Санине, написавшем роман «В лугах».
* * *
Был у нас В. В. в «Колонии».
Народу всегда много бывало.
А когда народ, ни с кем не успеешь толком слова сказать: все слито и цепко, гул и всегда роняют.
Уж перед самой дверью В. В. подошел к С. П.
И вдруг увидел у нее старинный медальон.
— Что это у вас в медальоне?
С. П. отвела его в сторону.
— голова львова, сера, космата, с огненной пастью в поле блакитном.
И раскрыла золотые хрупкие створки:
там карточка и волосы.
В. В. смотрел близко — такой у него был вид в ту минуту, как будто старинные монеты и Египет перед ним вдруг.
И с тех пор: придет, бывало, в редакцию и к нам в комнату нашу непременно заглянет без всех.
И с тех пор давал С. П. все книги, и заветные.
— Когда вы мне показали медальон, так я вас сразу и полюбил. Какое доверие: отвела в сторону и показала!
И это он не раз поминал и потом.
НА БЛОКНОТЕ{*}
1905.
18. 9. узнаем вдруг, что наш дом стоит на кладбище. Вышли посмотреть; а у самой двери могила вырыта. Мы бежать: кресты — памятники — кресты. И опять в дом вернулись. Заглянули в окно — а напротив огромный крест кипарисовый.