— Учитель Полетаев рассказывал, — вспоминалось что-то В. В., — Доминик Доминикович...
Нет, ни учитель Полетаев, ни Доминик Доминикович такого не знали.
В. В. размечтался. Ему уж мерещилось: у нас, где-нибудь на Фонтанке, такой институт, где будут собраны «слоны» со всей России, со всего мира для разведения крепкого и сильного потомства.
ДЕЛА ЖИТЕЙСКИЕ{*}
Дорогая Серафима Павловна!
Пожалуйста приходите поскорее мерить кофту.
Ваш искренно В. Розанов.
1906.
* * *
Дорогая Серафима Павловна!
Анна Павловна Философова переслала нам письмо Ветвеницкой, из которого Вы усмотрите, что Вам непременно надо лично с ней познакомиться: иначе ведь та не будет знать, какое место для Вас есть подходящее? Ведь заочно ни на какую должность принять нельзя, (ее) ведь могут просить за глухую, слепую, безногую, истеричную, эпилептичку. А когда люди увидят, что просит цветущая женщина с разумом и образованием, непременно дадут место и даже будут Вас искать для места. Напр. попроситесь в (дол) Библиотеку или в надзирательницы для курсов. Идите же, идите, идите, дорогая!!!
Алексею Михайловичу поклон. А какой скромный и прекрасный Ваш Аркадий Павлович! Вот и судите «по анекдотам», не взглянув на действительность!!
Ваш В. Розанов.
1906.
* * *
С 5 Рождественской мы переехали на Кавалергардскую в достраивающийся дом Пундика «просушивать стены».
«Вопросы Жизни» кончились — кончилось печатание моего «Пруда» — кончилось и мое «домовство».
У Парамонова ничего не вышло.
В Контроле тоже.
Ходил еще с письмом А. В. Тырковой на Стремянную — тут и могло бы выйти: ехать в Персию на полгода! — да по-персидски-то я — это П. Е. Щеголев может.
А о издании книг нечего было и думать.
Лев Шестов, у которого было пять читателей и шестой только наклевывался, влияния никакого не имел; Е. Г. Лундберг — его самого нигде не печатали: В. В. Розанов — —
За меня была Варвара Димитриевна Розанова, она пять раз прочитала «Пруд»:
— Ничего не понимаю.
Чуть не со слезами говорила она, желая мне добра и только добра.
— Там, Варечка, такое написано, ничего не разберешь: там про хоботы больше! — В. В. подмигивал, толкая под столом меня ногою.
— Про какие про хоботы?
И у С. П. с местом тоже ничего не выходило.
Розановы одно время жили в большой нужде, и они все это понимали, — это когда В. В. в Контроле служил: семья большая, дети, доктору нечего было заплатить и с дворником постоянные недоразумения.
«Перед праздником, — с горечью вспоминала В. Д., — прибегает девочка дворника; если не заплатите за квартиру, дров не принесем! а у нас нет ничего, Вася в Контроле служил».
Розановы принимали самое горячее участие во всех наших мелочах житейских. Была у них дешевая портниха, надо было на зиму теплое, а у С. П. ничего не было. Затеяли ей кофту шить.
Перед Рождеством зашла С. П. к Розановым.
— Вы поедете, — спросил В. В., — к родным...?
— У нас денег нет.
— А сколько же надо?
— Рублей 50.
— Варечка, Варечка, дай 75!
Засуетился В. В. — он всегда суетился, когда что-нибудь такое трудное и надо скорее решить.
С. П. хотела сказать, что как же это так —
— Не смей, не смей говорить ничего! — В. В. не дал слова сказать.
А В. Д. заплакала.
Это большое было личное горе и безвыходное, — и это соединялось с нашим неустройством.
Однажды уж было, — это когда я с театром не поехал и жили мы на Молдованке в Одессе, потом в Киеве на Зверинце, вот тогда до переезда в Петербург...
Я писал, а С. П. по урокам ходила. Мне до сих пор стыдно вспомнить. Эти мои писания, ей-Богу же, не стоят того труда ее, и при каких условиях!
И теперь С. П. в гимназии достала уроки — «в образцовой»!
А я писал.
Я писал после «Пруда» и «Часов» — «Посолонь».
Раз встречаю на Николаевском вокзале Леонида Семенова, он в то время из эсеров толстовцем сделался.
— Ну что, — говорит, — вы все еще козявками занимаетесь? — и посмотрел на меня с жалостью.
Я это понимал, и в ту минуту еще больше.
И это как пьянице скажут так —
Но что поделаешь, я не мог отказаться и не писать.
Контрольный начальник прав: как нельзя «служить» между делом, так и «писать».
А писать и молиться одно и то же.
Я в церкви раз увидел, как молилась одна женщина, и вдруг понял: ведь я тоже молюсь, ей-Богу, ну совсем как эта женщина, когда пишу —