Выбрать главу

ЗА КРЕПКОЙ ЦЕПЬЮ{*}

4. ЦЕРКОВКА-КОРОБОЧКА

6. ЗАБЛУДНЫЙ ПОП

7. ПСО-КУР

8. ТРИ УТОПЛЕННИКА

9. ВПОТЬМАХ

11. ПРОСТОКВАША

12. КАМЕНЩИК

14. ПО ЛЕСТНИЦЕ

15. НЕ-Я{*}

17. ДОМОВЫЕ{*}

19. ПОРТФЕЛЬ{*}

20. В НОСУ{*}

21. НАВЕРХУ

22. КРОВОСОС

23. ПО-ДРУЖЕСКИ{*}

24. ПЕС РОГАТЫЙ

26. ВИНОВНЫЙ

27. РАДУНИЦА{*}

28. НА ИЗВОЗЧИКЕ{*}

33. ТРИЗНА

Мои сны. Литературные

СОЛОГУБ{*}

САВИНКОВ{*}

РОЗАНОВ{*}

ТВОРЧЕСТВО ПАМЯТИ

КОММЕНТАРИИ

УСЛОВНЫЕ СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В НАСТОЯЩЕМ ТОМЕ

notes

1

1

1

1

1

1

2

1

2

1

1

1

1

1

1

2

3

1

2

1

2

3

1

1

1

1

2

3

1

1

А.М. Ремизов

Том 7. Ахру

А. М. Ремизов. Париж. 1956 г.

Ахру

Повесть петербургская

К ЗВЕЗДАМ{*}

девушка пела в церковном хоре

о всех усталых в чужом краю,

о всех кораблях, ушедших в море,

о всех, забывших радость свою.

и голос был сладок и луч был тонок,

и только высоко у царских врат

причастный тайнам — плакал ребенок

о том, что никто не придет назад.

Бедный Александр Александрович!

Покинуть так рано землю, никогда уж не видеть ни весен, ни лета, ни милой осени и любимых белоснежных зим,

и звезд не видеть — сестер манящих — как только они нам светят.

Не видеть земли, без «музыки» — это такая последняя беда и от этой беды не уйти —

а если вовсе и не беда, а первое великое счастье?

Но почему же для вас так рано?

Это я, еще бедующий здесь вместе с веснами и любимыми вьюгами и моей звездой серебряной, это я стучу в затворенную дверь, не могу и никак не свыкнуться с этим вашим — счастьем.

В то утро — а какая ужасная была ночь — лирова, какой рвущий ветер и дождь,

ветер ввиил —

сам щечавый зверь содрогнулся б!

ветер ввиил до — сердца!

в суровое августовское утро, когда, покорные судьбе, в скотском вагоне, как скот убойный, мы подъезжали к границе, оставляя русскую землю, дух ваш переходил тесную огненную грань жизни, и вы навсегда покинули землю.

И еще огонек погас на русской земле.

*

А в день похорон, когда вашу Трудовую книжку с пометкой:

литератор

грамотен

ПТО

отдали в Отдел Похорон, я свою с той же самой пометкой и печатью, только нарядную, единственную, узорную по черному алым с виноградами, птичкой и знакомыми нумерами Севпроса, Кубу, Серабиса отдал в Ямбурге в Особый Отдел Пропусков.

Счастлив ли дух ваш?

Хоть на мгновенье вы обрадовались там — вы радовались за гранью этой жизни, этой бушующей лировой ночи?

Или вам еще предстоит встреча — счастливые дни?

А я скажу — про себя вам скажу — ни на минуту, ни на миг. И не жду.

Это такое проклятие — вот уж подлинное несчастье! — оставить родную всколыхнутую землю, Россию, где в бедующем Злосчастье наперекор рваной бедноте нашей, нищете и голи выбивается изумрудная, молодая поросль.

Помните, в Отделе Управления мы толклись в очереди к Борису Каплуну: вы потеряли паспорт — это было вскоре после похорон Ф. Д. Батюшкова — и надо было восстановить, а я с прошением о нашей погибели на Острове без воды и дров — помните, вы сказали, поминая Батюшкова, что мы-то с вами —

— Мы выживем, последние, но если кто-нибудь из нас...

И я в глазах ваших видел, не о себе это вы тогда.

Бедный Александр Александрович — вы дали мне папиросу настоящую! пальцы у вас были перевязаны.

И еще вы тогда сказали, что писать вы не можете.

— В таком гнете невозможно писать.

А знаете, это я теперь тут узнал за границей, что для русского писателя тут, пожалуй, еще тяжче, и писать не то, что невозможно, а просто нечего: ведь только в России и совершается что-то, а тут — для русского-то — пустыня.

Уйти временно в пустыню, конечно, для человека полезно, в молчании собрать мысли — ведь нигде, как в пустыне, зрение и чувства остры! — и Гоголь уходил в римскую пустыню для «Мертвых душ». Тоже и поучиться следует, и есть чему, на камнях-то Европы — «одним х...м (хоботом) мазать невозможно!» — правильно Толстой заметил Алексей Н. Только вот насчет прокорму — писателям и художникам везде приходится туго! — надо какая-то работа, а всякая посторонняя работа, вы-то это хорошо знаете, засуетит душу. И выйдет то же на то же. И если судьба погибнуть, так уж погибать там у себя, на миру в России.