а там будто В. Д. поднимается:
вернулась!
— Варвара Димитриевна! — сказала она крепко, как зазвенела, — мы вас не застали.
И вдруг В. В., ну это мгновенно, ну, как мышь пысь —
И только слышно, как там, на самом на верху, дверью хлопнул.
И опять горло и голосу нету и скорей халат и лечь бы уж —
Ки — Ки
Странные вещи творятся в мире: дан человеку язык, ну что бы всем говорить по-одинаковому, а нет, хуже того — одни и те же слова, но на предметы совсем разные.
И это вовсе не анекдоты из жизни греческой королевской семьи, это — истинная трагедия человечества.
По-русски, скажем, кит — рыба-кит, который пророка Иону проглотил, а по-немецки — замазка (der Kitt).
По-русски гибель — «гибель надежды», по-немецки — фронтон (der Giebel).
По-русски мост, а по-немецки — брюки (der Brucke).
Про это всякий знает, кто попал в Берлин — Берлин есть город стомостый! — и на Варшавских брюках (Warschauer Brucke)по подземной дороге пересадка.
«Брюки» — это еще туда-сюда и теперь едва ли кого смутит, разве что Ю. И. Айхенвальда, и никакими «невыразимыми» и «продолжениями» нет нужды заменять. Но бывает, что слово неприличное, а для вещи ходовой. И вот изволь произносить во всеуслышание, как ни в чем не бывало:
наше русское «три» — 1, 2, 3 — по-английски «three!»
А кроме того еще всякие заковырки!
И их надо все усвоить в языке иностранном, чтобы на смех тебя не подняли.
Есть по-немецки глагол «gehen» — ходить, идти.
Помню, в самом начале, когда еще только вывески разбирать стал — иду по улице и вывески все по слогам складываю, а что говорят, все сливается или слышится совсем неподходящее, на лекции Штейнера напр. слышалось одно слово: «мейерхольд!». И вот выхожу раз из подземной дороги на Leipzigerplatz,а навстречу знакомый немец, здоровается:
Wie geht es Ihnen?
Nach Zimmerstrasse! —отвечаю.
А тот чего-то засмеялся: чего?
После уж я сообразил, что надо было поблагодарить по крайней мере или ответить:
— Добиваюсь права жительства (Aufenthaltsbewilligung) или ищу комнату.
Ведь это все равно, как спросили б:
— Как поживаешь?
А я бы ответил:
— Яблоко.
* * *
В. В. Розанов и писал и много рассказывал о своих «итальянских впечатлениях» — П. П. Муратов, слушайте! — заграничные словесные недоразумения.
Но самое ужасное было с ним во французском отеле ночью.
Ночью схватило у него живот —
«так припёрло, невмоготу!»
Ну, кое-как оделся и в коридор.
И благополучно достиг желаемого места.
— А когда опорожнился, тут-то и началось сущее мытарство. Выхожу, темно. Поискал кнопку электричество зажечь, нету. Иду по коридору, шарю. Бросил уж кнопку, хоть бы комнату-то нашу найти! В одну дверь туркнусь, а оттуда: «ки-ки?» В другую — «ки-ки?» Только и слышно из всех углов. «Je suis, — говорю, — je suis!»
ЛЕГЕНДА
М. А. Кузмин написал музыку —
хождение Богородицы по мукам.
Сам он и играл на рояли и пел.
Год 1907-ой прошел под знаком этой песни.
Легенда «Хождения» — из Византии не русская, а как пришла в Россию и как полюбилась, стала русской, самой своей, самой исконной —
за великое милосердие великого сердца — за «непрощаемый грех», который прощается.
Там на Западе Дантово здание сверху и донизу — от ада до рая — раз и навсегда и этот «грех непрощаемый»,
а тут на Востоке это Хождение —
Богородица ходит по аду во все тьмы, огни и морозы и не хочет возвращаться в рай — хочет мучиться с грешниками во тьме, во огне, в морозе.
По апокрифу Богородица призывает все силы небесные, пророков и апостолов и праведников и просит Бога помиловать грешников. И отпускает Бог грешников — дает им отдых от Великого четверга до святые Пятидесятницы.
Но это еще не все.
Продолжаю апокриф —
может ли великое сердце успокоиться сроком? но и справедливость — кара грешникам за безобразие — не может длить срок до беспредельности (bis auf weiteres).
И кончается тем, что Богородица отказывается от райского блаженства, уходит из рая и идет мучиться с грешниками — в ад — на землю —
* * *
Я рассказал В. В. Розанову о этой замечательной легенде.
И о Кузмине, какой это удивительный человек: и стихи пишет и музыкант и поет и Бог знает что —
Кузмин тогда ходил с бородой — чернющая! — в вишневой бархатной поддевке, а дома у сестры своей Варвары Алексеевны Ауслендер появлялся в парчовой золотой рубахе навыпуск, глаза и без того — у Сомова хорошо это нарисовано! — скосится, ну, конь! а тут еще карандашом слегка, и так смотрит, не то сам фараон Ту-танк-хамен, не то с костра из скитов заволжских, и очень душился розой — от него, как от иконы в праздник.