Том 7. Дневники

1851

Не сердце разбудить, не праздный ум затмить
Не это значит дать поэту вдохновенье.
Сказать ли Вам, что значит вдохновить?
Уму и сердцу дать такое настроенье,
Чтоб вся душа могла звучать,
Как арфа от прикосновенья…
Сказать ли Вам, что значит вдохновлять? —
Мгновенью жизни дать значенье,
И песню музы оправдать.

1856

Жизнь наша — капля, канет жизнь
В бездонный океан забвенья, —
И где тогда наш славный труд,
Все наши грезы и сомненья?!.

Возникнет город на костях,
Где был чертог — пройдет дорога
И вихрь подымет пыль, смешав
Прах нищего и полубога.

1888

В альбом Г… В…

И дождь прошумел, и гроза унялась,
А капли всё падают, падают…
Смыкаю глаза я, ночник мой погас,
Но прежние грезы в полуночный час
Не радуют душу, не радуют…

И дрогнет душа, потому что она
Несет две утраты тяжелые:
Утрату любви, что была так полна
Блаженных надежд в дни, когда мать-весна
Дарила ей грезы веселые;

Другая утрата — доверчивый взгляд
И вера в людей — воспитавшая
Святую мечту, что всем людям я брат,
Что знанье убьет растлевающий яд
И к свету подымет все падшее.

1888

2 сентября

Очень развитой глаз видит на северном небе более 5000 звезд. В телескоп видно до 1 200 000 000.

Каждая из звезд есть солнце и, вероятно, окружена своими планетами.

Наша солнечная система несется к созвездию Геркулеса со скоростью 3–7 миль в секунду. Мы приближаемся к звезде Вега со скоростью 11 миль в секунду.

Земля — одна из небольших планет солнечной системы. Вся звездная куча, в которой летит земля, есть одна из бесчисленных систем, и размеры нашей — ничтожны, они выражаются лишь в миллионах миль.

Диаметр и масса солнца превосходят диаметр и массу всех вместе взятых планет системы.

Солнце и планетная система, по теории Канта — Лапласа, представляла вращающуюся массу газов, первобытную космическую туманную массу. Когда жар ее стал остывать, когда она стала охлаждаться, она сократилась до объема солнца. Внешние слои охлаждались и сокращались быстрее, отрываясь от главной массы кольцами. Кольца разрывались и образовали планеты.

(Неймайр, I, 60–65)

<22 октября>

Вечер в клубе поэтов на Литейной, 21 октября, — первый после того, как выперли Павлович, Шкапскую, Оцупа, Сюннерберга и Рождественского и просили меня остаться.

Мое самочувствие совершенно другое. Никто не пристает с бумагами и властью.

Верховодит Гумилев — довольно интересно и искусно. Акмеисты, чувствуется, в некотором заговоре, у них особое друг с другом обращение. Все под Гумилевым.

Гвоздь вечера — И. Мандельштам, который приехал, побывав во врангелевской тюрьме. Он очень вырос. Сначала невыносимо слушать общегумилевское распевание. Постепенно привыкаешь… виден артист. Его стихи возникают из снов — очень своеобразных, лежащих в областях искусства только. Гумилев определяет его путь: от иррационального к рациональному (противуположность моему). Его «Венеция». По Гумилеву — рационально все (и любовь и влюбленность в том числе), иррациональное лежит только в языке, в его корнях, невыразимое. (В начале было Слово, из Слова возникли мысли, слова, уже непохожие на Слово, но имеющие, однако, источником Его; и все кончится Словом — все исчезнет, останется одно Оно.)

Пяст, топорщащийся в углах (мы не здороваемся по-прежнему). Анна Радлова невпопад вращает глазами. Грушко подшлепнутая. У Нади Павлович больные глаза от зубной боли. Она и Рождественский молчат. Крепкое впечатление производят одни акмеисты.

Одоевцева.

М. Лозинский перевел из Леконта де Лилля — Мухаммед Альмансур, погребенный в саване своих побед. Глыбы стихов высочайшей пробы. Гумилев считает его переводчиком выше Жуковского.

Гумилев и Горький. Их сходства: волевое; ненависть к Фету и Полонскому — по-разному, разумеется. Как они друг друга ни не любят, у них есть общее. Оба не ведают о трагедии — о двух правдах. Оба (северо) — восточные.

Статья В. М. Алексеева о китайской литературе. Новые горизонты и простор для новых обобщений. Связь ее со «Всемирной литературой» и с тем, что есть в акмеизме.

Как всегда бывает, пока я записываю эти строки, звонит один из стоящих на страже моей — Р. В. Иванов, и предлагает председательствовать на заседании Вольфилы в годовщину ее, посвященном Платону. А я-то «уклоняюсь в Аристотеля»!

Рассказы Тихонова о загранице на днях. Полное прекращение революции в Европе (т. е. революции большевистской). Скандинавия ломится от товаров, люди семипудовые, полное равнодушие ко всему, пропорциональное поправение Стортинга (Брантинг удален потому, что замышлял кое-какие социальные реформы). Обращение с большевиками там. Однако свобода печати (большевистская газета печатается беспрепятственно и имеет некоторое количество читателей). Падение театра. Постройка целого города с рабочими садами для типографии в Стокгольме. Готовность печатать для России.

Англия переваривает войну иначе. Большая обеспеченность рабочих (в дни скачек несколько фабрик стоят, потому что рабочие уехали на скачки). Рядом с этим падение производительности на 20 % — потеря охоты «работать на других». Социализация может прогрессировать и в Англии, но в совершенно иных формах, чем у нас (о чем говорил и Уэллс в Смольном).

Когда русские (красные) подходили к Варшаве, Ллойд-Джордж был за войну с Россией. Тред-юньоны выступили с полной авторитетностью против войны; но вовсе не против войны с Россией; они выступили бы так же, если бы им предложили воевать с кафрами, неграми, — Европе вообще довольно войны.

Русскими вообще интересуются, но плохо знают. Много говорится о большевистских зверствах. Г-н Красин считается приличным представителем, потому что он приехал с дочерьми, которые говорят по-английски. Как допрашивает полиция.

Германия оправляется от войны. Цены везде увеличились в два-три раза, не больше.

Прекращению большевизма в Европе много способствовали не только английские рабочие, побывавшие здесь, но и шведские, в ужасе возвращавшиеся домой, не добравшись до Урала, куда их наняли.

<7 ноября>

Ты говоришь, рабом не будешь,
Молиться станешь мне одной,
Что век меня ты не забудешь,
Лишь только б я была с тобой.
  Не уверяй, брось!
  И не целуй, брось!
И всё лишь обман, любви туман!

К себе ты страсти не возбудишь,
Не верю я любви твоей!
Моим ты никогда не будешь,
И не отдам души моей.

И т. д. Слова и музыка И. А. Бородина

Я степей и воли дочь,
Я забот не знаю,
Напляшусь за целу ночь —
День весь отдыхаю.