Сын России, ее Певец, он возвышал свой голос народной гордости в трудные дни ее. Он ответил клеветникам России достойным словом, не убоялся клейма – «раб царский». «Витиям» – политиканам, поливавшим Россию грязью, он ответил имперски-гордо:
И дальше:
И – ……
За полгода до смерти Пушкин творит «Молитву» – покаяния: «Отцы пустынники и жены непорочны…» Предчувствия… Православные люди русские слышат эти предчувствия, готовятся. И вот, – подведение итога, самоутверждение, отдание творческого дыхания своего – Богу:
Тут – вера. Тут и определение искусства, как служенье Богу. Этим подчинением веленью Божию Пушкин скрепляет себя навеки с недрами, которые его родили. Здесь Пушкин утверждает правду народную, заветное назначение его – «служить добру»:
И – далее…
Да, он знает крепко, что нерушимо спаян с родным народом, и знает – чем– всем естеством народным, чем жив народ. Это – завещание, завет: «Я, Александр Пушкин, веленью Божию послушный, навеки с вами, со всею великой Русью, – ваш».
Воистину, он наш, навеки!
Томление по «мирам иным», разлитое в сказаньях, в стихах духовных, томленье земным, тяга к «неведомому Граду», наши провалы в грех и устремленность к небу, извечная наша неприкаянность и порыв, именуемые в мире «ам сляв» – это и в Пушкине. Скука земным, усталость от земного… – «давно усталый раб, замыслил я побег в обитель дальнюю…», порывы – «в соседство Бога»… Вот оно, сияющее, заоблачное:
Что это? Сущность живая наша. Как же ему не верить! Он наш Пророк и наше откровение – Завет.
Есть у народов книги вдохновенных, гениев, пророков. В годины поражений и падений народы черпают в них силу. У нас – он, Пушкин. Если бы мы спросили свое сердце – чего хотим? – оно сказало бы – «самостоянья своего»! Самостоянье – Пушкина слово:
Уразумеем ли нашего Пророка? Столько претерпев, нельзя оставаться прежним: надо склониться перед святыней, единым сердцем. Страдания умудряют, обновляют. Мы должны раскрыть, наконец, тайну Пушкина. И мы раскрываем ее: он сам ее нам открыл – собой. Вот оно, «явление чрезвычайное», «пророческое»! – в Пушкине раскрывается Россия. Томимы духовной жаждой, мы влачились в пустыне мрачной, и вот – Серафим, «на перепутье нам явился»! И мы с восторгом примем «угль, пылающий огнем». И тогда, как откровение, мы прочтем:
Да, много. Опаленные животворной встречей, очищенные страданьем, теперь мы внимаем чутко… теперь мы стремимся к ней… ловим неизъяснимый образ –
Теперь – новый смысл раскрываем в давно знакомом:
«Милый идеал» разгадан нашим сердцем, узрен «сквозь магический кристалл» Бессмертного.
коснулся он слуха нашего… – и слышим:
(Возрождение. 1957. № 62. С. 6–14)
Варианты в отрывках:
(Возрождение. 1937. 6 февр. № 4064. Приложение «Пушкин. 1837–1937». С. 21
Иллюстрированная Россия. 1937. 6 февр. № 7. С. 34; 1937. 20 февр. № 9. С 8–9
Меч. 1937. 14 февр. № 6. С. 5;
Русское слово. 1937. 22 февр. № 42. С. 2)
Книга о вечном
Да, именно, – о вечном: о «божественном глаголе», о «Божьих лучах в земных явлениях», – о приоткрывающейся Божьей Тайне. Другим словом и не могу я определить глубокую сущность этой книги, захватывающей дерзанием и откровением, острой мыслью и страстной верой. Книга эта, пожалуй, и раздражит иных; но многих заворожит нравственной высотой и верой в светлые силы человека, обогатит духовно, откроет глаза на то, о чем и не помышляли, что казалось «само собой разумеющимся» в мельканье нашего времени скоростей. Эта книга – о тайне мира и человека, о сокровенной их сущности, о том, что выразил прикровенно Тютчев:
Я говорю о новой книге профессора И. А. Ильина: «Основы художества», с подзаголовком – «о совершенном в искусстве». Издана эта книга «Русским Академическим Издательством в Риге». Рига, 1937 г.
Немало людей найдется, кому ничего не скажет это заглавие. Художество? совершенное в искусстве? Что же тут «вечного», и какие могут быть «откровения»?! «Искусство… какое это имеет отношение – коми е?» – спросят иные: «Сколько писалось об искусстве, все это давно известно». На это ответит сама книга. Но надо ее прочесть. И тогда узнают, что так еще не писалось, и в таком толковании совсем не было известно. И тут, может быть, поймут, что искусство занимает в душе человека место рядом с религией, что без искусства, как и без религии, жить нельзя, что без искусства – жизнь мертвая. Тогда признают, что вопрос – «что такое искусство?» – не «само собой разумеется», а вопрос вечный.
Тысячи книг написаны об искусстве и о религии. Эти вопросы – вечные, каждое время тщилось на них ответить: отсвет времен лежит на ответах этих.
Что есть искусство? Толстой в нашумевшей статье своей, в 90-х годах, перебрал множество определений искусства, отбросил все, и разрешился в конце концов совсем бескровным определением: «назначение искусства – вводить в сознание и чувства людей те истины, которые вытекают из религиозного сознания…» «Искусство есть одно из средств общения людей». Мертвый, пустой ответ! И это вполне понятно: вопросы вечные – не разрешаются рассудком; они о т-крываются духовным видением. Опыт такого видения и дает читателю книга И. А. Ильина.