Июнь 1947
(Русская мысль. 1947. 19 июля. № 14. С. 6)
Памяти «Непреклонного»
Великая и чреватая страница Русской Истории заключена: «Скончался Генерал Деникин». Не только – Русской Истории. Генерал Деникин, его служба – связаны с Историей вообще, как связана Россия с миром. На протяжении ряда лет «дело Деникина» взвешивалось на мировых весах. От удачи или неудачи этого дела зависели будущие судьбы человечества. Ныне мы это видим. Это определяет место Деникина в Истории. Долго еще историки, политики и государственники будут вглядываться в эту чреватую страницу. Она содержит много учительного, пророческого. Эта страница вскроет много теней и света, но не откроет ни единого темного пятна, Россия не постыдится своего Сына: в его «послужном списке» самые ярые искатели «темных черт» не сыщут для себя удовлетворения, В этой странице крови, горя и слез найдут лавры и розы, найдут славу… найдут непроходимые стены терний, но: будут бессильны ткнуть в проступки и преступления, – там их нет. Могут подсчитывать ошибки, но не отыщут грязи, подделок, сделок, криводушия, клеветы… – всего того, что связывается обычно с «исторической личностью». Это уже победа. Это – слава и увенчание. Эта победа личности накрепко сплетена со славой и победой национальной. Немного найдется в Истории такой чистоты служения.
Я не дерзну говорить о славном Усопшем нашем – ни исторически, ни политически, ни в государственно-стратегическом размахе. Это дело людей, знающих историческое дело. Я могу говорить лишь о человеке. А это тоже важно: История судит дела, и судя дела, обязана исходить от человека: только тогда дела получат правильную оценку.
На мою долю выпало знать Деникина в близком быту, в текущей жизни. Я был в общении с ним в продолжение 14 лет, с лета 26 г. по весну 40. Это общение было порой почти что ежедневным. Это общение не смею называть «близко-дружеским», но – «душевно-близким», «ласково-бытовым». Никогда – «нараспашку-доверительным», ни – «подоплечным»: Генерал Деникин – а для меня всегда, мысленно, – «дорогой Антон Иванович» – никогда не раскрывался; был всегда целомудренно-немногоречив. Но в бытовом общении внутреннее его само непроизвольно открывалось, и по отдельным чертам можно было составить подлинный и полный образ человека. Даже – исторического человека. И я составил этот полный облик и сделал вывод. Если бы мне пришлось дать его исторический портрет, я мог бы это сделать, не колеблясь.
Генерал Деникин остался в моей душе, как подлинно русский человек-солдат: верующий, честный и волевой; целомудренно-чистый, «ответственный»; человек любви «во Христе»; человек долга и – это такая редкость! – непреклонный. Во что поверил – тому служу. До конца.
Генерал Деникин был православный, глубоко-религиозный человек. Эта «православность» вела его – вождя, солдата, государственника, политика. Это великая сила: совесть, несение Креста, и – непреклонность: как на посту, до смены разводящим. Его никто не сменил, до смерти. И после смерти – никто не сменит. Он так и пребудет – «на часах», – примером чести, долга и стойкости.
Как православный человек, генерал Деникин был – чистым в жизни и в деле, – в борьбе с врагами России, веры, чести, правды. Как «бедный рыцарь», он принял российский щит, на коем начертал все, в трех знаках: Б.Р.С. – Бог, Россия, Свобода. Эту «троицу», этот свой символ веры. И остался им верен до конца.
Свобода… Как разумел ее генерал Деникин? Очень глубоко и чисто. Он был истинно человечен, человеколюбив. Для него не было сословий, классов. Он отвергал привилегии. Для него ни в чем не было – себя. Если бы дело удалось, если бы он возглавил, во всем, разгромленную Россию, как вождь или диктатор; если бы он нашел равных себе во всем для вождения России, он явил бы яркий пример – правителя православного. И привлек бы к себе сердца великого народа. Ибо не восхотел бы ничего – для себя. Для него не было чужих по крови, вере, расе, племени. Все измерял бы одним только – живым православием в себе. Иначе не мог бы вести и жить. И, когда смотришь на современное… – теснит сердце, что – «не сбылось».
Из православия в нем – вытекает важнейшее: Генерал Деникин был истинно лучший демократ, – то есть: черпающий исторически-государственные акты из свободной народной воли, из свободного духа всероссийского. Генерал Деникин был непреклонен в свободе, достойной человека. И потому он – непреклонный борец против насилия.
Этих высоких качеств души и духа довольно с преизбытком для устроения России на вере, свободе, праве, братстве и равенстве. Генерал Деникин – был – и был бы! – лучшим примером Правителя-Демократа. Да. Но – при условии, что его близкие сотрудники были бы по плечу ему. Сего не оказалось – в годы его служения. Это «не оказалось» явилось в его деле тяжким ядром, мешавшим его плану, – плану служения. Придет время – и наша правдивая История признает это. Возможно, что и при удаче дела освобождения России не нашлось бы достойных его сподвижников… но тогда сама Россия дала бы ему, а после него – задуманному и намеченному им делу, – достойных продолжателей: нашла бы в огромном своем запасе духовных сил. Война родит героев. Мир – не меньше рождает их. Особенно – после катаклизмов.
Вот эта непреклонность, эта верность, эта православность, эта свобода во Христе – всех… – такое сочетание – великая историческая редкость. И потому, все это, оставшееся незамеченным… это ныне зияние… – отзывается болью сожаления в русской душе и сердце. Незаменимый. «Бедный Рыцарь»!., кто примет от тебя щит? что поведет за тебя, за тобой?!. Нет ответа. Пока – ответа нет. Но это не значит, что его не будет. Ответ будет. Верной сему порукой – великий народ все-русского исторического пути: силы его неисчерпаемы. А примеров в нашей Истории – довольно. В этом ряду примеров по праву занял достойнейшее место «Генерал Деникин».
12 августа 1947
Париж
(Русская мысль. 1947. 16 авг. № 18. С. 1, 3)
800-летие Москвы
Восемь веков исторического бытия Москвы. В них – Россия. Мимо этой грани пройти нельзя, и так понятно, что нынешняя Москва праздновала это событие: что-то повелевало праздновать, необоримо-стихийное, над чем земная власть не властна: празднование должно было состояться.
Мы тоже вспоминаем, – сосредоточенно вглядываясь в века, черпая в них урок и укрепление. Мы открываем грозные и чудесные страницы нашей Истории, – истории бытия Москвы, – и видим чудо. Не гордыня ли утверждать такое? чем гордимся? древностью ли рода нашего? Много народов древнее нас, мы – молодой народ. В чем же чудо? Чудо – «Неопалимой Купины». Восемь веков стоять – и устоять! – на «проходной дороге», открытой совсюду ветрам!.. Эти века «стояния» – сплошные бури: нашествия и пожары, глад и губительство, огонь и меч. Восток и Запад, Север и Юг – ломились в открытую Москву и через Москву, испепеляли, сравнивали с землей. А она снова возникала. Если бы, силой воображения, представить себе напластования под Москвой, мы увидали бы чередующиеся пласты уголища к пепла, белого праха костяков, черепки утвари, ржавые слои истлевшего железа – бердышей, копий и кольчуг, шеломов, секир, цепей… и – кровь, кровь, кровь… – если бы ожила она, – всюду кровь, пропитавшая пласты эти, спаявшая их незримо. В этих пластах – страшная и чудесная история Москвы.
…Москва стоит, живая. Чем держится? Не сказать ли народным словом – «Николай-Угодником держится»? не под незримым ли Покровом-Омофором? Услышаны ночные перекликанья стражи с кремлевских стен: «Пресвятая Богородицам, спаси нас!..» – «Преподобный Отче Сергие, моли Бога о нас!..»
Чем же она стояла эти века нашествий; пожаров, ига? Летописцы, мыслители, поэты… – по сие время раскрывают это чудо-стояние. После всего, что творилось с Москвой в эти восемь веков, – кажется, и следа не должно бы уцелеть на открытом месте, на этом пересечении ста дорог! А Москва все стоит и ширится. Не только стоит, а явила миру новое чудо бытия: отбила нашествие западных «монголов», повергла и раздавила в прах. Откуда это чудо? Все оттуда, откуда все чудеса минувшего: от Веры, от русского хотенья, от исконного нашего инстинкта – быть, свершить данное нам в удел. Этого не объяснить словами: это от недр, подспудное, дремлющее в неясной грезе, – и, вдруг, в страшный урочный час, взрывающее свой спуд стихийно. Эта сила являет себя в водительстве русских Святых Угодников; толкуется мудрецами, русской мыслью и русским чувством; вскрывается вдохновением поэтов. Это – стихийное, «русский дух», никем еще не осознанный. Это хранило и сохранило Москву – Россию: для нас, – для человечества, может быть. Так вещают духовные водители России, истолкователи российского удела. Этим путем, ищущим вечного, нетленного, вели русский народ его Святые, давая собой пример. И народ шел за ними, сердцем, бессознательно чувствуя величие удела, взыскуя Града. Не для сего ли вложено в нем чудесное «хотенье», о котором писал когда-то Жозеф де Местр: «Если бы русское хотенье заключить под крепость, оно взорвало бы крепость»? О нашей признанности, о «всечеловечности»… – говорил Достоевский в речи о Пушкине. О том же, прикровенно, – в литературе нашей, в течениях русской мысли. Наши Святые торили путь, примером и поучением внедряли в души наши сознание нашего «образа-подобия». И мы бессознательно несем, в великой народной толще, в народном «духе», – веру в предназначенье наше. На этом пути много соблазнов и уклонов, но народ подоплекой чует, что это его дорога, что не покинут его Водители. Недаром – в страшнейшее из испытаний, над бездной, уже разверзшейся, когда растерялась власть, русские обезбоженные люди взывали к небесному оплоту, как давняя крепостная стража молитвенною ночною перекличкой: «Пресвятая Богородица, спаси нас!..», «Преподобный Отче Сергие, моли Бога о нас!..» – до призыванья победоносных былых вождей. И русская вера оправдалась, и небесное чудо совершилось: ударили небывало-ранние морозы, до 40 градусов, в исходе старого ноября, и все окаменело, – и враг застыл. Это – История.