— Когда приехали? — радушно спросил Галли. Типтон нравился ему и настолько, что если бы клуб «Пеликан» был жив, он бы ввел его туда без колебаний.
— Здравствуйте, мистер Трипвуд, — ответил Типтон. — Только что. Здравствуйте, лорд Эмсворт. Вы не знаете, где Ви?
— А кто это… — начал граф.
— В Лондоне, — сказал Галли.
— Ах ты, черт! Когда вернется?
— Не знаю. Насколько я понял, покупает приданое, это долгое дело. Ничего, зато я — здесь. Как доехали?
— Прекрасно, спасибо.
— Вид у вас блестящий. Как дела?
— Спасибо, прекрасно.
Лорд Эмсворт подивился мужеству американца. Как-то на здешнем вечере викарий читал интересные стихи: «Ту-ру-ру-ру-ру-ру, мой сын, ты будешь человеком». Киплинг, что ли. Как раз про Типтона.
— Пирога поели? — спросил он.
— Одумайся, Кларенс, — сказал Галли. — Ты что-то спутал.
— Ничего я не спутал, — обиделся граф. — Мы говорили по телефону, и Типтон собирался есть пирог.
— А, помню! — воскликнул миллионер. — Я вам должен двадцать долларов.
— Ну что вы, не надо!
— Придем в замок, выпишу чек. Лорд Эмсворт совсем всполошился.
— Нет-нет-нет-нет! Я богатый! Понимаешь, — объяснил он Галли. — Типтон разорился.
Галли это огорчило. Он знал, как смотрит сестра на неимущих женихов.
— Как же это вы… — начал он, но миллионер засмеялся.
— Ах ты, Господи! Лорд Эмсворт не понял. Мне нужно было выкупить себя и приятеля. Кто-то спер бумажник, а нас посадили.
Галли снова ощутил, что именно такой человек подошел бы «Пеликану».
— Посадили?
— Вот именно.
— Беспорядки в общественных местах?
— Они самые.
Галли затопила тоска о прошлом.
— Сколько раз меня за них сажали! — почти пропел он. — Помню, однажды…
Историю, без сомнения — поучительную, кончить не удалось, ибо перед ними появилась Моника Симмонс.
— Добро пожаловать, лорд Эмсворт! — зычно крикнула она. — Хорошо вернуться? Дом — это дом! Как вам наша свинка-спинка?
— Прекрасно, — отвечал граф, — прекрасно, прекрасно, прекрасно.
Говорил он с истинным пылом. Когда-то и он, и Галли сомневались в божественной свинарке, когда-то — но не теперь. Да, им казалась фамильярной ее манера говорить о трехкратной медалистке, но те времена миновали. Моника Симмонс доказала, что достойна прославленной свиньи. Следующие же фразы свидетельствовали об этом.
— Только вот, — спросила Моника, — кто тут шныряет? Такой сопляк, лицо — вроде сливы, по которой проехал автобус.
Лорд Эмсворт растерялся, но Галли мгновенно сообразил, что описание как нельзя лучше подходит к юному Хаксли, сыну Дафны Уинкворт. Удивительная точность в выборе слов!
— Шныряет, — продолжала свинарка. — Вечно крутится у домика.
— Около нее?! — вскричал граф.
— Вчера вечером, сегодня утром. Сама видела.
— Увидите его — побейте!
— Вывожу мордой в грязи.
— А Сэнди побьет тебя, Кларенс, — вмешался Галли. — Пошли, прием окончен.
Оставшись вдвоем с Моникой, Типтон окинул ее придирчивым взглядом, но не нашел тех прелестей, которые пленили Уилфрида. Конечно, признал он, когда на тебя нападет бык или разбойник, она очень кстати; однако, если выбирать между браком с ней и плаванием по Ниагаре, он знал бы, что предпочесть.
Тем не менее он — одно, Уилфрид — другое. Надо за него похлопотать. Судя по рассказу, ухаживал он робко. Типтон предпочитал выложить карты на стол или, если хотите, резать правду-матку.
— Ну и свинья! — сказал он.
— Самая толстая в Англии, — гордо ответила Моника.
— Ест, наверное, будь здоров.
— Да уж, не постится. На фигуру ей начхать. Это вы женитесь на Веронике?
— Я. Меня зовут Типтон Плимсол.
— Моника Симмонс, к вашим услугам.
— Так я и думал. Уилли Олсоп про вас говорил.
— Да-а?
— Еще как! Просто пел-заливался.
Краснеть ей мешала грязь, неотъемлемая от профессии, но сквозь геологические слои Типтон разглядел что-то розовое, а массивная ступня выводила вензель на траве. Все это его подбодрило.
— Собственно, — сказал он, выкладывая карты и разрезая правду, — он вас любит, как не знаю что. Только о том и думает, чтобы вы подписывались «Моника Олсоп».
Девица такого сложения не может подпрыгнуть, как серна, но она затрепетала. Звук, похожий на звуки, издаваемые ее подопечной, слетел с уст, глаза уподобились мячам для гольфа.
— Н-не верю! — хрипло и тихо выговорила она.
— А что такого?
— Он гораздо выше меня.
— Но субтильнее.
— Духовно. Он очень тонкий.
— Ничего, он хороший парень. Пьет — приятно смотреть, но дело не в этом. Есть у него шансы? Что бы вы ему ответили — «Да» или «Пошел отсюда, гад!»?
Моника вспыхнула под грязью.
— Он не гад!
— Он себя так описал. «Она, — говорит, — богиня, а я — гад.». Значит, шансы есть?
— Еще бы! Да я просто кинусь…
— Не стоит. Можете что-нибудь сломать, он человек хрупкий. Словом, вы его любите. Так и скажу.
— Скажете?
— А то!
— О, мистер Плимсол!
— Типтон.
— О, Типтон.
— Лучше «Типпи».
— О, Типпи, спасибо! Вы просто ангел.
— Или сержант Гарроуэй, один мой знакомый. Ничего не попишешь, привычка. Оба начали с бойскаутов. Что ж, пойду поищу Уилли.
Оказалось, что это не так-то легко, ибо Уилфрида перехватила дама Дафна. Она любила вникать в душу своих подчиненных, а потому — часа полтора задавала нескромные вопросы. Когда после беседы он умылся холодной водой и, еще очень слабый, вышел из ванной, ему повстречался Тип-тон, уже оставивший поиски.
Они не виделись с тюремных времен и очень обрадовалось друг другу. Каждый подумал, насколько похорошел приятель — лицо уже не было желтым и не дергалось, как в немом фильме. Конечно, и сейчас они бы выиграли конкурс разве что у Гарроуэя, но выглядели лучше, что и говорить.
Обычно друзья после разлуки расспрашивают про Джо, Джека и Джимми, но Типтон и Уилфрид виделись один раз, и единственным их общим знакомым был нью-йоркский полисмен, так что расспросы и ограничились этим прекрасным человеком.
— Вот что, Уилли, — сказал после этого Типтон, — говорил я с твоей Моникой. Здорова, однако!
Уилфрид сурово взглянул на него, пораженный такой свободой речи.
— Ты не мог бы, — осведомился он, — иначе определять мисс Симмонс?
— Виноват. Вырвалось. Хотел сказать «Хороша». Просто персик со сливками. Судя по всему, она тебя любит.
— Что?!
— Так она сказала. Говорит, «брошусь» или «кинусь»… Чего тебе еще?
Уилфрид задрожал и что-то проглотил.
— Ты не шутишь?
— Нет, не шучу. И она не шутит. Иди к ней, утри ее немного, и — к делу!
Программа эту Уилфриду понравилась, но он еще колебался.
— К делу?
— Поцелуй, обними. Лучше бы сперва умыть… Уилфрид покачал головой.
— Поцеловать — не смогу.
— А что такого?
— Боюсь.
Типтон снисходительно улыбнулся.
— Именно это я сказал Пруденс, когда мы говорили про Ви.
— Моей кузине Пру?
— И она тоже? Куда ни кинь, твоя кузина.
— Дочь моей тети Доры. Вышла за Генри Листера. У них гостиница под Оксфордом.
— Помню, помню, она все искала деньги, еле увернулся. Так вот, она тут жила, когда я влюбился в Ви. Присела как-то рядом со мной и спрашивает: «Мистер Плимсол, вы любите Веронику?».
— А ты отвечаешь…
— Ничего я не отвечаю, я упал с перил, мы сидели на террасе. Ну, сел опять, говорю: «Да», а она говорит: «Почему вы ей не скажете?». Я говорю: «Боюсь», а она, знаешь, что сказала?
— Нет, не знаю.
— Чтобы я выпил.
— Выпил ты?
— Естественно. И совершенно изменился.
— Стал настоящим мужчиной?
— Вроде этого.
— И объяснился с Ви?
— Лучше скажем, велел ей стать моей женой.
— Как же это?
— А так. Сперва я думал крикнуть: «Мы созданы друг для друга!», но решил, что это слишком. Ты не волнуйся, само пойдет. У меня в машине лежит фляжка. Бери и пей. Сунь в карман, а минут за пять хлопни. Сам увидишь!
Лицо у страдальца вспыхнуло, как у Шелли, когда тому показалось, что «дух» рифмуется с «жаворонок», но тут же угасло.
— Я не могу пить.
— Да брось ты! Шотландское виски, самый высший сорт!
— Дама узнает.
— Какая еще дама?
— Начальница школы. Я буду у нее работать.
— А, да, ты говорил! Не узнает.
— Узнает. Она тут гостит. Вообще-то я не хочу учить каких-то дур, но ничего не попишешь, работа. Значит, выпить?
— А то! Когда ты пойдешь к Монике?
— Завтра с утра. Только я даму боюсь.
— Ничего, я посторожу.
— Спасибо, Типпи. Ты настоящий друг.
— Чем можем, чем можем. Сценарий повторить?
— Давай.
— Подходишь.
— Подхожу.
— Обнимаешь.
— Обнимаю.
— Целуешь.
— Целую.
— И говоришь: «Созданы друг для друга!». Проще пареной репы.