— Почему же он мне не сказал? — удивился лорд Эмсворт.
— Тебе? — Галл и помолчал, недоверчиво глядя на брата. — Ты одолжил бы ему такие деньги?
— Конечно! Он написал «Уход за свиньей». Где моя книжка?
Галли встал, похлопал брата по плечу и сел снова.
— Ну, Кларенс, — вымолвил он, — лучше не придумаешь! Только вот что, чек пусть будет на меня. Он — человек гордый, может отказаться. Я знаю доподлинно, что он тебя любит, но все же вы едва знакомы. Другое дело — старый друг, сам понимаешь.
— Конечно, конечно. Очень хорошо, что ты об этом подумал. Так где эта книжка? Где-нибудь она есть, только твоя мисс Каллендер убирает, убирает…
Он прервал свою речь, ибо в дверях стояла леди Гермиона.
Как и брат ее, Кларенс, она была поражена, потрясена, смятена, и в такой степени, что Роджет, будь он здесь, заметил бы: «Это у них семейное.». Лицо ее стало синеватым, крепкое тело подрагивало. Галли, склонный к нелестным сравнениям, резонно уподобил ее безумной и мокрой курице — только очень чувствительные куры, промокшие насквозь, доходят до такой ярости.
Собственно, нужен ей был старший брат, но кстати оказался и младший.
— Как — ты — посмел?.. — обратилась она к нему. — Нет, запереть на ключ!.. Это… это…
Галли удивился.
— Что ты говоришь? На ключ?
— Я бы там и сидела, если бы Бидж не услышал, как я кричу.
— А ты не думаешь, что он тебя и запер? У него очень тонкое чувство юмора.
— Не думаю. Я дернула дверь сразу, как ты ушел.
— Вероятно, заклинило.
— Нет.
— С дверями это бывает.
— Не в данном случае.
— Значит, — сказал покладистый Галли, — это был я. Так, забылся. Виноват.
— Забылся! — вскричала леди Гермиона.
Лорд Эмсворт слушал эту беседу с возрастающим удивлением. Само собой разумелось, что кабинет — его святилище, куда сестры не заходят. Если им надо с ним повидаться, пожалуйста, есть библиотека, янтарная комната, наконец — парк. Тут забитый пэр держался твердо, и все это знали. Вот и сейчас он вмешался в диалог не то чтобы свирепо, но близко к этому.
— Гермиона!
— Что еще?
— У нас с Галахадом важный разговор.
— А у меня — с тобой. Дафна в ярости. Она говорит, ты был непозволительно груб.
При звуке этого имени лорд Эмсворт дошел до полной свирепости. Давление его подскочило на много делений, глубины души — всколыхнулись,
— Вот как? — осведомился он. — А чего она ждала? Входит, видите ли…
— Врывается, — подсказал Галли.
— Именно, врывается, и говорит, что я должен у-ни-что-жить Императрицу! За что? За то, что она укусила гнусного мальчишку…
— Который начал первый.
— Именно. Он хотел ее выпустить! Ты понимаешь, что с ней могло случиться? Лужайка вся в каких-то ямах. Она сломала бы ногу…
— Две ноги.
— Именно, две. А нервное потрясение? Она исключительно тонка, чуть что — не ест. После такого удара она голодала бы много дней, а если она не получит четырех фунтов пяти унций белка, двадцати пяти фунтов…
Какое-то мгновение казалось, что буря разразилась снова, но это леди Гермиона колотила по столу. Забывшись, как сказал бы Галли, она схватила массивную линейку и вложила в удары немалое мастерство.
— Сколько можно, — вскричала она, — говорить об этой свинье! Извинись перед Дафной.
Пенсне извергало пламя, как тогда, когда девятый граф повторно изгонял Джорджа Сирила Бурбона.
— Еще чего!
— Хорошо сказано, Кларенс. Такие, как ты, и создали Англию.
Произнес это Галли, а леди Гермиона метнула в него взгляд, который выдержит только член клуба «Пеликан».
— Меня не интересует твое мнение! — заметила она.
— Могу я выразить восторг?
— Нет, не можешь.
— А я все-таки выражу. Как и тогда, когда наша няня била тебя щеткой.
Леди Гермиона дрогнула, старые раны не зажили, но не в ее характере было долго молчать. Метнув еще один взгляд, который сестра не должна бы метать в брата, она возобновила беседу.
— Если ты не попросишь прощения, она уедет.
— Ее дело.
— Если уедет она, уеду и я. Последний раз спрашиваю: извинишься ты или нет?
— Конечно, нет.
— Тогда я еду первым же поездом.
— Поезжай на машине, Ваулз тебя отвезет.
— Незачем. Поеду так. А перед отъездом сообщу тебе интересную новость. Может быть, Галахад рассказывал? Такой остроумный розыгрыш!
— Э? А? Ты о чем?
— Ах, Галахад, как же ты это? Надо было рассказать, нельзя затягивать шутку. Огастес Уиппл — не Огастес Уиппл.
— Что?
— Это какой-то дружок Галахада.
— Не верю.
— Поверишь, когда узнаешь, что Бидж говорил с настоящим Уипплом. Тот звонил из «Атенеума». До свидания, Кларенс. Наверное, я не успею повидаться с тобой утром.
Когда дверь за нею закрылась, лорд Эмсворт, моргнув шесть раз кряду, проговорил:
— Галахад…
— Кларенс, — прервал его Галли, — ты был великолепен. Поневоле преклонишься перед тем, кто сразил даму Дафну, но если он после этого сокрушает Гермиону, да так, что она летит отсюда стрелой, можно только снять шляпу, признав его одним из величайших героев. Награда не замедлит. Ты обеспечил себе спокойную, счастливую жизнь наедине с Императрицей, зато без каких бы то ни было сестер. И ты ее заслужил. Но я перебил тебя. Ты хотел что-то сказать? Насчет этого нелепого обвинения?
— Э…да.
— Так я и думал. Неужели ты ей поверил?
— А… э… но Бидж говорил по телефону с Уипплом.
— Не думаю. Вот, вникнем. Я уже говорил Гермионе, хотя и тщетно, что День открытых дверей очень утомителен. Подойдя к телефону, Бидж почти спал — и неправильно расслышал. Бывает сплошь и рядом. Одной моей приятельнице позвонили и говорят: «Это — Табби. Выйдешь за меня замуж?». Она отвечает: «Да! Да!», сговариваются о встрече, глянь — а это Таппи, с которым она едва знакома. Подбегает, обнимает, она его бьет по голове крокодиловой сумочкой, по-видимому — с образцами медной руды, а он ей горько говорит: «Час назад ты обещала мне свою руку.». Еле выпуталась. А, Эгберт! Вернулся?
Действительно, полковник Уэдж стоял в дверях, значительно менее усталый, чем обычно бывают после поездки в Вустершир и обратно.
— Да, только что, — ответил он. — Хлопнул рюмочку в «Гербе». Галли, как это письмо? Забрал ты его?
— Забрал.
— Молодец, — одобрил его полковник, думая о том, что Галли не подведет. — А что такое с Гермионой? Бидж говорил, она здесь была.
— Ушла пять минут назад.
— Тогда пойду к ней. Наверное, одевается. Да, Кларенс. — Полковник остановился в дверях. — В «Гербе» я встретил знакомого, такого Уиппла. Он написал эту твою книгу.
— Что?!
— Да, тот самый. Я его спросил, что он здесь делает, а он говорит, ты его приглашал, но у тебя корь, и он все равно приехал взглянуть на Императрицу. Живет в «Гербе». Не понимаю, откуда он взял про эту корь! Позвони ему, объясни. Ну, я пошел. Приму-ка ванну. Совсем пропылился.
— Постой, — низким, неверным голосом сказал лорд Эмсворт. — Ты знаком с Уипплом?
— Встречались в «Атенеуме». Мы туда заходим поесть с генералом Уиллоуби.
— Спасибо, Эгберт, — выговорил граф. Потом он долго молчал, а еще позже произнес:
— Галахад, ну что же это!
Члены клуба «Пеликан» нередко говорили, что в любой ситуации Галахад Трипвуд будет сдержан и спокоен, как палтус на прилавке. Сейчас он доказал, что это не пустая лесть. Человек помельче под таким взглядом краснел бы и хрустел пальцами, тогда как он готовился начать красноречивейший из рассказов.
— Я понимаю твои чувства, Кларенс, — сказал он, — понимаю и не виню. Лучше бы мне обойтись без этой невинной уловки, но ничего не поделаешь, исключительный случай. Этот молодой человек, Сэм Бэгшот, — сын моего покойного друга по имени Хобот. Наверное, ты его не помнишь, а мы очень дружили. Сэм влюблен в Сэнди, произошла размолвка, он хотел помириться, она — здесь, он — в Лондоне. Слава Богу, все обошлось благодаря твоему гостеприимству. А насчет тысячи фунтов, без них он не может жениться. Конечно, не очень приятно отдать тысячу незнакомому человеку, но он вернул бы, и с лихвой. Что ж, не вышло — значит, не вышло. Деньги останутся при тебе, хотя вообще-то жаль. Избавился от Дафны, потом — от Гермионы, а так бы — и от Сэнди. Прости, ты что-то сказал?