Хваленая выдержка давнего члена редакционных и художественных советов сдала — Леонид Николаевич пребольно ущипнул себя за ляжку, но не проснулся, потому что все это происходило в реальности. «Вдруг он меня с Борисом Полевым спутал? — мелькнула нелепая мысль. — Или с Вадимом Кожевниковым? Да нет, те, вроде, не инженеры-электрики… Не инженеры-электрики, но на открытия Братских ГЭС летают… И в Бхилаи тоже… Ясное дело, путаница какая-то… Ну и вечерок!»
— Не роман, так пьесу наверняка сварганите! — сказал Петр Петрович и ненароком глянул на часы. — По рукам?
— Я чрезвычайно благодарен за доверие, гм, внимание, — сказал Леонид Николаевич. — Но в опасении некоторых недоразумений и слабого здоровья… тем более годы уже не те… я вынужден отказаться.
— Слушайте, товарищ Рахманов, вы или не вы «Беспокойную старость» сочинили? А вам до старости и тимирязевского возраста еще пруд прудить! Настаивать, неволить, конечно, не стану — сами решайте. А если не согласны, то будьте любезны, порекомендуйте учеников. Самого, конечно, талантливого — вы их насквозь знаете. Только чтобы он там… ну, в этот, ну в Асуанский вытрезвитель сразу не загремел… Ежели порекомендуете, то будете за него нести партийную ответственность, хоть вы и беспартийный. Думайте!..
Мысленно представив себе одного из своих лучших учеников в заграничной командировке, Леонид Николаевич вздрогнул и… согласился.
— Вот и лады! — сказал секретарь и обеими мозолистыми ладонями по-братски пожал нежную руку драматурга. — А живет в вас настоящая партийная жилка, ха-ха!
Леонид Николаевич долго смотрел в окно вслед Петру Петровичу, который переходил набережную Мойки, поддерживая брюки и увязая в мокрых сугробах. Петр Петрович направлялся к трамвайной остановке, торопился.
Самое смешное, что от этой бытовой картинки на глазах Леонида Николаевича выступили слезы.
И одна скупая слезинка скатилась на тщательно выбритый подбородок. «Человек боится времени, а время боится пирамид», — подумал он.
Тихо вошли жена Татьяна Леонтьевна и дочь Тата, спросили в один голос:
— Откуда ананасы, папа? Как пахнут! Прелесть!
Леонид Николаевич обернулся к ним. Он знал, что предстоит тяжелый бой. Но он же знал, что ни вечные простуды, ни боязнь солнца Сахары, ни семейные сложности уже не остановят его. Он поднимал сейчас с дрейфующего льда Невы высоковольтные провода электропередачи от первенца ГОЭЛРО.
— К черту ананасы! — заорал тихий и деликатный как в быту, так и в общественной жизни Леонид Николаевич, топнул ногой и потряс кулаком. — Завтра же купите мне шорты и консервы!
— Леня, успокойся! Что с тобой? Ты с ума сошел! Нельзя тебе консервы! Доктор сказал… желудок… перистальтика…
— Консервы! — рявкнул Леонид Николаевич. — Очки черные! Пробковый шлем! Нет, его не надо — колониализм… неоколониализм… Панаму! Нет, нельзя панаму! Латинская Америка, Куба, Че Гевара… Купите простую соломенную шляпу! Я уезжаю!
— Куда?
— В Африку! В Сахару! Все! Я действительно увижу и пойму, да, пойму о великой плотине на Ниле больше всех других писак!
— Леня! У тебя дети! Внуки! Там война! С евреями! Бедуины!
— Мне следует ехать! Я знаю, что, когда в моей душе соединятся Асуан и Волхов, — это будет посильнее «Фауста» Гете!.. Что? Это сказал секретарь обкома, он принес эти ананасы, принес пешком, черт возьми! На себе, на своих плечах! На своих двоих! Как я могу теперь не ехать и не написать про этот чертов Асуан? У меня от жары мозг раскисает и кожа для солнца слабая, но я еду!.. Тата, не забудь купить ореховое масло!
Часть III
Около четырех ночи обкомовский шофер привез китайский термос вместимостью десять литров. Конечно, в доме никто не спал, и сильно пахло валерьянкой.
Термос пришлось принять. Но это было полбеды. Хуже, что никто из семейства не знал: дают шоферу секретаря обкома чаевые или нет?
Решено было не давать.
Часть IV
Мы провожали Леонида Николаевича в аэропорту.