Меня привезли из Кулоя в Москву, и я стал работать в ЦКБ-29 начальником бригады оборудования ТУ-2. Моим шефом был А. Н. Туполев. Он-то, тоже арестант и «враг народа», и составил списки нужных ему специалистов, многие из которых отбывали свои сроки в разных местах.
1942 год. Война. Строгости. Идем на работу уже вольнонаемные. А порядок был такой: подойдя к проходной, называешь свою фамилию, номер пропуска. Вахтер достает и сличает фото с тобой. Если все хорошо, нажимает на скобу ногой, вертушка поворачивается, и ты в раю!
Так вот, шли как-то кучкой, жили в одном поселке, подходим, выстраиваемся в очередь и громко называем фамилии.
— Егер.
— Френкель.
— Минкмер.
— Стоман.
— Неман.
— Саукке.
— Кербер.
Так и хочется выкрикнуть: «Гей, славяне!»
А дело в том, что А. Н. Туполев не обращал абсолютно никакого внимания на пункт 5-й. Критерием для него были не национальность, не цвет кожи, не форма носа, а только одно: деловые способности, порядочность и добросовестность.
Как-то Туполев послал меня на фронт, а «фронт» это был Монинский аэродром под Москвой, и я пошел получать в «Большой дом» пропуск. Кэгебешник, выписывавший его, спросил ответы на первые четыре пункта, а потом, не спрашивая, написал: еврей.
В какой-то степени это компенсировали мои сотрудники, приколовшие на мой стол вырезку из газеты, в которой говорилось, что такого-то числа «наши доблестные войска заняли энскую высоту, на которой обнаружили фанатически оборонявшегося фашистского ефрейтора Кербера».
Я был тронут вниманием, но, главным образом, другим — как эти дураки не понимали, что в то счастливое время такое внимание могло навести режимщиков и кадровиков и на более глубокие размышления.
Когда нас освободили, я продолжал работать у А. Н. Туполева. Сначала начальником отдела оборудования, затем он меня назначил своим заместителем. Им я и работал до самой его смерти, т. е. до 1972 года, когда ушел на пенсию.
Вызывает как-то зав. по кадрам Туполева к себе и вопрошает, почему такие странные фамилии у наших сотрудников: Грум-Гржимайло, Радус-Зенкевич и т. п. Тот не растерялся и спросил: «А Ульянов-Ленин вас не тревожит?» Инцидент закончился.
Вспомнилось, как на допросе следователь спросил: «А „Кербер“, что это значит?»
Я ответил: «Предки говорили корзинщик».
Он: «Интересно, как это понимать — предки?»
Я и объясняю, мол, предки, потомки и т. д.
Он: «Бросьте эту х…ю. Нет у нас никаких предков и потомков. Это у буржуазии. А у нас отцы и дети».
Бедный Иван Сергеевич!
А на занятиях по радиолокации А. Н. был самым аккуратным слушателем. Это было в 46–47 гг. Однажды шла демонстрация какого-то опыта. В аудитории рядом с инженером вице-адмиралом А. И. Бергом сидел генерал-лейтенант Туполев.
Лектор суетился, погонял своих коллег, собиравших и налаживающих схему. «Леера, леера», — напомнил он одному из них.
Но дело не заладилось и эксперимент не получился.
Берг резюмировал: «Приложили леера и не вышло ни хрена!»
И оба, рассмеявшись, захлопали в ладоши.
Святым из святых в годы моего пребывания в корпусе было «честное слово». Уже потом я понял, что такое уважение это слово имело и в банковском деле, и во всех взаимоотношениях порядочных людей.
Как-то Туполев пожаловался, что один наш сотрудник нарушил данное им слово и изменил согласованный на словах размер примыкания гидропровода, изготовленного в другом КБ.
Боже мой, что началось! А. Н. был взбешен, а в таком состоянии он мог наделать бог знает что: например, при мне кулаком разбил 6-8-мм стекло на своем письменном столе.
На сотрудника было трудно смотреть, он проклинал день и час, когда сперва согласился, а потом либо забыл, либо, встретившись с трудностями, плюнул и решил: авось пронесет…
Это был урок, запомнившийся всем нам, и не бранью, а ярко выраженным страданием Туполева — как это возможно нарушить данное слово!
Любимое выражение А. Н. Туполева было: «Какой там в жопе лонжерон, какая там в жопе авиация, какое там в жопе обтекание встречным воздушным потоком…»
Один раз у него на совещании выяснилось, что отсутствует несколько нужных ему сотрудников, так как они пошли на партсобрание. А. Н. сгоряча брякнул: «Какое там в жопе партсобрание!» И только после заметил, что рядом сидит наш умный секретарь Дмитриев. Заметив, что А. Н. смутился, Сергей Петрович, усмехнувшись, сказал: «И чего там только не бывает!»
Когда Н. С. Хрущев произнес свои знаменитые слова: «Мы теперь ракетой муху в космосе убить можем!» — и закрыл у нас несколько тем, А. Н. на вопрос по кремлевскому телефону одного из членов политбюро: «Что вы там делаете?» — членораздельно ответил: «X… горох молотим».