П. М. Пильский начал писательский путь в 1901 г. в Москве, в газете «Курьер», где покойный Л. Н. Андреев, только что заблиставший, заведовал литературной частью. Эта газета почиталась в московском обществе и работать в ней для писателей начинающих было немалой честью: газета была влиятельной, давала в некотором роде «имя»: Л. Н. Андреев оценил даровитого начинающего писателя – а он был зоркий! – и представил читателям в ряде его рассказов и художественно-критических статей. Леонид Андреев Не ошибся. Через год, в 1902 г., Пильский появляется в видном ежемесячнике – «Мир Божий» – где были напечатаны – в одной книге – два его рассказа: «Подруги» и «У фабричной трубы». Рассказы молодого беллетриста печатаются вскоре в распространеннейшем в те годы «рублевом» журнале Миролюбова – «Журнал для всех», где выступали виднейшие писатели во главе, если не ошибаюсь, со Львом Толстым и А. П.Чеховым. Перед талантливым писателем открылась широкая дорога беллетриста. Но П. М. Пильский главное внимание отдает художественной критике – театру и литературе – и пишет ряд живых и метких литературных этюдов: Леонид Андреев, А. И. Куприн, Брюсов и др. Эти этюды впоследствии составили «Книгу критических статей». Чуткий, тонко-умело проникающий в дух и лик писателя, Пильский работает в почтенных и распространенных журналах, как «Русская мысль», «Мир Божий», а также в таких общенародных «журналах для самообразования», как «Наука и жизнь», Груздева, «Вестник знания», Битнера, и в газетах: «Русь», Суворина, и «Одесские новости». Эта работа в области художественной критики как бы подготовляла П. М. Пильского для еще более широкой и культурно еще более важной работы, о которой я уже говорил – к службе русской культуре в эмиграции, в газете «Сегодня». Будто и не громкая работа, но сколь же важная! Непрестанно, годами, следить за литературой, чутко и метко отыскивать в ней достойное и говорить о ней живописно, легко, порою страстно, порою нежно, порою – гневно. Эту ответственную работу П. М. Пильский ведет, как призванный. Эта работа – творчество. Пильский – по праву критик, художник-критик. «Он умеет схватить самое сокровенное в произведении, о котором он говорит, – то, о чем писавший совсем не ведал, но что нашлось. Пильский пишет, сливаясь с душою художника, стараясь понять ее. И потому никогда не сух и чаще всего благожелателен. Писатель-беллетрист, с богатым словарем и воображением, он, критикуя, порой творит. Он любит слово, знает искусство слова, владеет словом умело-метко».
В зарубежье П. М. Пильский выпустил книгу этюдов о писателях – «Затуманившийся Мир» – Брюсов, Сологуб, Семен Юткевич, Леонид Добронравов, Петр Потемкин, В. В. Розанов, Ю. И. Айхенвальд, К. Е. Баранцевич, М. К. Первухин, Аркадий Аверченко… книгу о театре – «Роман с театром», роман «Тайна и кровь», недавно вышедший во французском переводе в издательстве Albin-Michel, Paris.
Многое предстоит сделать нашему юбиляру на пользу русской словесности: открывать и показывать новому поколению, в нашем неблаговременье, чудесное в творчестве прежних поколений и помогать разбираться в словесном богатстве – творчестве современников. Он это по праву может; к этому он и шел, и влекся, и делал это в тридцатилетнем пути своем живописно, талантливо и чутко. Пожелаем ему широкого пути, достойного его литературных дарований.
(Россия и славянство. 1931. 25 апр. № 126. С. 4)
<Ответ на анкету А. Седых «Как вы проводите лето»>
Живу в лесном углу Франции, у океана, в Ландах. Чуть Россию напоминает – песок, сосны, лесные речки. Люди простые, добрые, смологоны, – по-здешнему, «резинье». Я для них уже «свой»: восьмой год живу здесь по полугоду, отношения – лучше и желать нечего. Говорят: «построились бы да и жили с нами!» Говорю – не на что. Плечами пожимают: знают, что я книжки пишу, кой-что здесь и читали меня, знают, что и в других странах меня читают – слыхали от «табачника», он же и книжками торгует. И странно им: ведь совсем бедные люди строятся, в рассрочку. А мне странно, как это для нью-йоркской газеты спрашивали меня недавно: «когда и на каком пароходе думаете приехать в Америку отдыхать, лекции читать?..» Чудаки.
Одиночество смягчается встречами с поселившимся здесь К. Д. Бальмонтом, влюбленным в Ланды, беседами с проф. Н. К. Кульманом, отчаянным рыболовом. От работы над Достоевским бежит профессор на океан, на речку, на лесные озера. Встретишь его таким, в широкополой шляпе, – вспомнишь Майн-Рида, Купера. Всегда с добычей, подкармливает нас рыбкой.
Пишу – заканчиваю свои очерки-«праздники», для двух книг «Лето Господне благоприятно». Помаленьку работаю и над прерванным болезнью романом, и над планом другого романа, героем которого – странно и для меня! – будет… американец! Жду скорого появления немецкого и американского изданий «Истории любовной»: не выиграю ли на какой-нибудь из этих двух билетов, чтобы построить себе хибарочку, пусть даже и в рассрочку.
Август 1931 г.
Ланды
(Иллюстрированная Россия. 1931. № 35 (328). С. 12–13)
Русский писатель
Это имя я увидал впервые полвека тому назад, на стене гимназического зала, в мраморе, золотыми буквами: «Амфитеатров, Александр». Оно начинало столбцы «окончивших Московскую 6-ю гимназию с золотой медалью»: «1880 г. – Амфитеатров, Александр…» Первоклассник, я благоговейно смотрел на золотые буквы и думал – должно быть, умный этот Амфитеатров. Мелькала несбыточная мечта Попасть самому на мрамор, в позолоту, – на веки вечные. Где теперь этот мрамор и ясные золотые буквы – «на веки вечные»!..
Нам вручают аттестат зрелости. Батюшка о. Успенский желает нам успехов в Университете, на поприще наук и доброделания: «а, может, кто-нибудь из вас достигнет и высоких ступеней, прославит нашу гимназию… вот уж у нас имеется, – показывая на мраморную доску, – Амфитеатров Александр, писатель теперь… бойкое перышко!» Важный швейцар от парадного крыльца, с высоким хохлом, похожий на Александра II, знавший все, с самого начала гимназии, говаривал: «как не знать Амфитеатрова… бедовый был, первый с золотой медалью у меня кончил!» Он всегда говорил о гимназии – «у меня»: «три дирехтора у меня сменилось».
Округа наша знала и почитала о. Валентина Амфитеатрова, настоятеля Успенского собора, знаменитого проповедника, с широким образованием, знатока человеческой души. Знало его множество народа – от извозчиков до князей. Знакомый букинист, в лавочке у Румянцевского музея, первым сообщил мне, что писатель Амфитеатров – сын нашего знаменитого проповедника. Шли года, и я начинал узнавать Александра Амфитеатрова. Мне нравилась свободная его речь, живая речь, которую я слышал с детства.
В девятисотых годах ездил я по Владимирской губернии, попадал в глухие места, останавливался у народных учителей, у лесничих, акцизников, податных инспекторов, у священников, у фабрикантов. Спросишь чего-нибудь почитать, и мне предлагали Вас. Ив. Немировича-Данченко, Лескова, Мамина-Сибиряка, Мельникова-Печерского, Чехова, Александра Амфитеатрова… Тогда много говорили о его «Восьмидесятниках». У лесничего, в Вязниках, задержался я лишний день, чтобы дочитать, если не ошибаюсь, «Викторию Павловну», роман Амфитеатрова. Так мне и заявил лесничий: «на руки не дам, еще завезете, а у меня запись на нее… дочитывайте-ка здесь, кстати и душу отведем, и блинков поедим!» – было дело на масленой. Попался и «очевидец», доверенный иваново-вознесенской фирмы, видавший самого писателя в Нижнем на ярмарке: «сперва-то я стеснялся, были они в большой компании, а потом так обошлось, будто со своим человеком говорили». Тогда я узнал и о внешнем виде писателя: «Нашего соборного протодьякона видели? Так они повыше еще росточком будут, и поширьше… смотреть приятно, не обидела родительница… самый-то русский человек, располагающий».