Который же путь изберет Россия?
Опыт безбожного устроения проделан. Может быть – демократия? Духовные основы ее прекрасны, но как же осуществить их? В России – средневековье, лучина, лапоть, полное бездорожье и одичание. Но души там насыщены электричеством, великою жаждой правды. Не по ним будет тепленькая мораль, и слабы будут зовы вождей демократии для оглушенного уха. Оглушенному уху нужен небесный гром, Божий Гром! Глаза, залитые слезами, лучше видят, как попрана Божья Правда. Задерганная душа ждет чуда, познавши «дьявольское прельщение». Ей же иконы обновляться стали! Кресты на церквах горят! Не начинается ли великое чудо Воскресения?..
Не тем, которые отвергают религиозное возрождение, не им быть водителями русского народа. Он захочет своих водителей.
Но не годятся в вожди и те, которые исповедуют лишь мертвую оболочку церковности, «победоносцевщину» казенного образца. Их пути также мертвы. Слишком личное, узкое, думают прикрывать они пышной ризой идолопоклонства и, воспевая «Царю Небесный», вовсе не о небесном думают. И эти не выведут к свободной и равноправной жизни. Этих народ не примет. Получит – сбросит.
Я мыслю пути иные, ведущие к заветному царству мыслимой на земле свободы. На разгроме сразу нельзя создать его. Придется очищать почву и приводить все в порядок. И вот – жизнь потребует воли организующей, воли – власти духовного обновления. Возрождение будет, если за основу строительства взято будет подлинное Христово Слово, во всей глубине его: ни злобы, ни разделений на умытых и неумытых, на иудеев и эллинов, на бедных и богатых. Все – граждане и все – братья, и все – одно! Только такая власть, только с такими заповедями поведет к чудесному Идеалу, о котором тщетно мечтать демократии. Власть деятельной любви и воли, покорная Богу-Слову, как Высшей Воле. Как ее назовут – кто скажет?.. Но создастся ли власть такая – ведь это граничит с чудом! Если сумеют понять духовные недра нашего народа, если поверит народ, что не обманывают его – может случиться чудо. Народ это чудо может родить из недр. Ибо Солнца жаждет после кромешной тьмы. Неба – после залившей грязи.
Путь религиозного обновления жизни – истинный путь духовного демократизма. Иных путей возрождения не будет. Или – не будет и возрождения.
Новому поколению России, быть может, выпадет подвиг великого созидания, подвиг как бы революционеров христианских! Откроются цели высокой ценности, родные по духу тем, каких жаждали многие поколения русской интеллигенции. Только – иными путями, иными средствами.
(Русская газета. 1924. 23 апр. № 1. С. 2–3)
Большой без козырей
Удивительная была игра.
Играли в Праге, – не в московской, а в настоящей. Игроки… Но столько теперь игроков на свете, столько любителей сыграть по крупной, не имея гроша, что и запомнить трудно. Впрочем, одно имя довольно знаменито, и оно-то и заставляет присмотреться к игре любителей.
Так вот, играли. Играли по крупной с большим азартом, а кончилось пустяками, ибо играли-то «на мелок». Известно, что чем у игрока меньше денег, тем азартнее он играет. Терять-то нечего! Играли как бы на проходном дворе, – собственный-то домик проиграли! – и картишки были самые что ни на есть потрепанные…
Ах, где теперь удалые-бывалые игроки, что ставили настоящими золотыми и так лихо позванивали дешевым выигрышем?! Где они все – Чхеидзе, Церетели, Рамишвили, Жорда-нии, Винниченки, Петлюры, Черновы, Керенские, Мартовы, Скобелевы, Даны?! Где эти стада славных, одни из коих так самозабвенно-щедро выпрастывали и собственный, и чужой карман и со слезами упрашивали партнеров:
– Родные, забирайте! Душеньку бы отвести только!..
А другие хлестали двойками королей и приговаривали в азарте:
– Хоть и не козырная двойка, а туза бьет! Выхлестались и сплыли. И пришли игроки иные, крикнули – руки вверх! – и забрали игроков и ставку.
И все же – игра не кончилась. Народились неведомые Качухашвили, Сакианы Аилло, Ахмеды Цаликовы и проч., и проч., – и принялись козырять.
Воистину, жизнь мельчает.
И не стоило бы, пожалуй, и внимания-то обращать на какую-то там игру «на мелок» и, так сказать, на пути, в вагоне, если бы только Цаликовы и Сакианы. Но игру предложил человек серьезный… и – серьезно.
Это-то и заставляет присмотреться.
Я не игрок. Я даже… – как бы сказать?.. – даже был сам разыгран и проигран, как и многие миллионы соотечественников вместе с родовым-кровным нашим, и потому, полагаю, имею право – хотя бы некоторое – поговорить об игре, хотя иные специалисты и пытаются вывешивать при игорном доме вывесочку – «посторонним воспрещается». Но когда видишь, что игра хоть и понарошку, и не игра даже, а как бы репетиция, а на кон ставят опять-таки родовое-кровное, и опять ты в ставку можешь попасть, когда заиграют на наличные, – хочется крикнуть:
– Да позвольте же, господа!.. Но обратимся к игре.
Объявил игру профессор Милюков. Он – человек серьезный, ученый, сдал карты отчетливо и, признав партнеров достойными, объявил:
– Большой без козырей!
Козырей, правда, у него не было.
Винт, как известно, игра глубокомысленная и тонкая, – отнюдь не азартная, – и требует великой осторожности. Винт – игра самая, так сказать, благородно-демократическая… Как вспомнишь… – Господи! – весь-то третий элемент и все-то либералы играли в винт, и все статистики земские, и даже акушерки, и фельдшера, не говоря уж о профессорах! Ибо в винте было… как бы сказать… что-то такое подмывающее… когда самая последняя двойка… Ну, игроки превосходно знают. Там коронка от двойки, например, куда приятнее коронки на королях! На то он и винт, чтобы… винтом-то эдаким… ффы!
Повел Милюков игру с достоинством. И будь у него партнеры цивилизованные, быть может, и договорились бы до шлема… ну, показали бы, например, хоть какого-нибудь завалящего червонного валета или там хотя бы «фальшивые хлопоты» хлапа виневого, как говорится; ну, ловко намекнули бы на «передачу», умело бы застраховали от неожиданностей… Но… партнеры заявили откровенно, что винтить не умеют, а уж коли на то пошло, так и сами не прочь хотя бы на пиках объявить, и хоть на руках у них чистый хлюст, но за себя постоять могут. А Ахмед Цаликов решительно заявил, что может играть самостоятельно, и пусть у него только двойка, а ее он и на чужой шлем не променяет!
И все-таки шлем игрался, и объявитель остался без… тринадцати!
Случаи – никогда не случавшийся. Разве только в рассказе Леонида Андреева.
Впрочем… винта никакого и не было, а все партнеры сразу закозыряли (хоть и без козырей!) и так игру спутали, что со стороны казалось: не то они в свои козыри, не то – в дурачки играют.
Как ни пытался объявитель шлема доказывать, что без козырей нельзя в свои козыри играть, и что винт – игра благородная и демократическая, контрпартнеры подваливали пятками и еще кулаком пристукивали:
– Своих учи!
Наговорили неприятностей (не по адресу объявителя), вспоминали, как их прабабушки хорошо в пьяницы играли, и объявляли, что теперь и сами они хотят играть, как равные, и сами объявят шлемы не хуже безкозырного, и будут играть в собственном своем доме – вот тогда и пожалуйте! – и хотя бы с самими англичанами. А Ахмед Цаликов даже на скалу свою приглашал играть, под семизвездный фдаг, развевающийся над саклей.
Но оставим эту веселую и печальную игру. О ней и говорить бы не стоило, если бы через нее не проглядывало кое-что очень знаменательное.
Первое, – это нужно отметить, – в пражском выступлении Милюков как бы вскрыл будущие возможности.
Трезвый политик, он говорил с достоинством и показал, что родное-кровное и для него вовсе не звук пустой – о, да будет! – и что он не только историк и политик, который не может отказаться от прав, родине его историей данных, но и человек русской крови, и будет твердо держаться за величавую целину России, политую русской кровью. И хоть и давал он слишком узкий и суховатый объем живому понятию национального (к уяснению этого понятия, нашего, мы вернемся), он все же оказался и национальным политиком, и русским человеком. Это, конечно, знаменательно.