– Ого! – подумал я и поднял свой изувеченный стул.
– Только бы иметь средство прилично содержать себя и не быть в крайности; доставьте мне сию возможность.
– Право, не знаю как; задача трудная. По крайней мере знаете ли вы хоть один иностранный язык?
– Как же! еврейский, греческий, латинский, славянский…
– А немецкий, французский?
– Нет, Наум Авраамович.
– Плохо… на перевод, значит, нечего и надеяться. Не пробовали ли вы писать прозой? На прозу цена выше…
– «Fiunt oratores, nascuntur poetae»[5], – изрек Гораций; следственно, несомненно, что родившийся пиитом легко может сделаться оратором… Небезызвестно вам, что у нас еще с риторики задают рассуждения, хрии и прочая; я писал их по приказанию местного начальства, но душа моя…
– Оставьте-ка лучше вовсе свое намерение.
– Ни за что! Я не изменю своему призванию: Аполлон и девять сестер, именуемых музами, что на греческом наречии значит…
– Знаю, знаю. А я бы лучше советовал приняться за что-нибудь другое…
– Нет; лучше соглашусь довольствоваться тысячью рублями годичного продукта для поддержания бренной жизни сей, – произнес он с усилием, как будто бы делая величайшее пожертвование.
– Право, лучше поступите в статскую службу.
– Но небезызвестно вам, Наум Авраамович, что на первый раз жалованье слишком недостаточно. 300 рублей с копейками…
Я внутренне усмехнулся.
– Но уверяю вас, что и поэзия не больше принесет вам.
– Как! И вы это говорите! Вы, о богатстве которого весть гремит повсюду, которого наш град прозвал своим Крезом, – Крез, изволите видеть, был богаче всех, – которому весь наш град завидует…
– Да с чего вы это взяли, что я богат? я, право…
– Не скрывайтесь, Наум Авраамович! Вы хотите этим отвлечь меня от поприща, на которое влечет меня сердце, но пусть я буду терпеть глад и хлад, скуку и муку, насмешки человечества, изгнанье из отечества и прочие увечества, – но никогда ни за что не откажусь от пиитики. Вот они, вот плоды светлых вдохновений, сильных ощущений, тайных упоений, бледных привидений, адских треволнений, диких приключений, тягостных мучений, сладостных кучений, бед и огорчений…
– Чудо, чудо! – закричал я. – Да вы собаку съели, Иван Иваныч!
Поэт мой ничего не слышал; торжественно схватил он с пола кипу своих тетрадей, развернул первую попавшуюся и начал:
«Федотыч», трагедия в 5 действиях, в 16 картинах, заимствованная из прозаической пиимы Василия Кирилловича Тредиаковского «Езда на Остров Любви» и написанная размером Виргилиевой «Энеиды», в стихах, с присовокуплением некоторых новооткрытых идей самого автора Ивана Ивановича Грибовникова, с принадлежащим к ней прологом и интермедиею. В числе 8783 стихов сочинил Иван Иванович Грибовников. Действие частию в деревне Прохоровне, Симбирской губернии, Самарского уезда, частию в волчьей яме и земском суде.
Театр представляет полати. Федотыч спит. Работник Кузьма подходит будить его.
Кузьма
Федотыч (просыпаясь)
Кузьма
(Снимает с гвоздя полотенце и подает ему.)
Федотыч
(Федотыч встает, умывается, садится есть.)
Кузьма
Федотыч
Кузьма
Федотыч