Основанием для ориентировочной датировки рисунка Есенина может послужить событие, описанное в воспоминаниях В. Шершеневича «Великолепный очевидец»:
«Среди нас в кафе “Домино” был художник, фамилию его я не знал. Звали его псевдонимом Дид Ладо. Он был веселый парень и, несмотря на свои сорок-пятьдесят лет, держался так, что возраст его забывался. Он был схож с теми художниками, которые на улицах и на бульварах пишут мгновенные портреты. Карандаш Дид Ладо не знал задач искусства, но и не знал препятствий. За вечер в “Домино” Ладо успевал зарисовать десяток матросов, которые хотели оставить свою памятку продажным спутницам, пяток поэтов, чтоб для рекламы разложить эти рисунки под стекло столиков, выпить десять стаканов кофе, и все это балагуря и словно развлекаясь, а не работая <...>.
Однажды Устинов, который жил в гостинице на Тверской (тогда она, кажется, называлась “Люкс”), пригласил к себе нас и Ладо. <...>
Мы сидели у Устинова и тихо ужинали. Столетнего вина не было. Дид Ладо осушал жидкость, недавно выкачанную из зазевавшегося автомобиля.
Беседа носила дружественный и мирный характер.
Устинов жаловался на напряженное положение на фронте. Кусиков, как всегда, бренчал гитарой и шпорами.
Устинов сказал:
— Того и гляди, они займут Воронеж.
Вдруг неожиданно для всех Дид Ладо, уже вместивший в себя больше влаги, чем может вместить бак “форда”, с явно несоображающими глазами ляпает:
— Вот тогда им по шее накладут!
Есенин не понял:
— Чего ты, Ладушка, плетешь чушь?! Если отнимут Воронеж, так, значит, не им, а нам наклали.
— Я и говорю: большевикам накладут, слава богу!
Устинов встает. Хмель выскочил у всех, кроме Ладо, который так и не соображает, что он сказал.
Устинов подходит к столу, вынимает оттуда наган и мерными, спокойными шагами направляется к художнику. При виде дула тот тоже трезвеет и начинает пятиться к стене, пока, смешно дрыгнув ногами, не падает на кровать, оказавшуюся за его спиной. <...>
Медленно поднимается наган. Кусиков и я бросаемся между ними. Одно мгновенье, и Ладо стоит на коленях, прося прощения, а мы с Кусиковым летим куда-то в угол:
— Будете защищать — и вас заодно!
И вдруг вырывается Есенин. Он, кажется, никогда не был таким решительным. Он своим рязанским умом лучше нас всех оценил создавшееся положение. Он подлетает к стоявшему на коленях художнику: раз по морде! два по морде! Дид Ладо голосит, Есенин орет, на шум открываются двери и из коридора сбегаются люди. Стрелять Устинову уже трудно. Да и картина из трагической стала комичной: Есенин сидит верхом на Ладо и колотит его снятым башмаком.
Затем Устинов берет Ладо за шиворот и, спрятав револьвер, выводит гостя в коридор. Там легкий толчок, от которого Ладо головой открывает дверь противоположного номера; еще один толчок — и Ладо быстро сосчитывает абсолютно все ступени из бельэтажа.
Больше Ладо в кафе не появлялся» (Мой век, с. 590–591).
Рисунок мог быть исполнен Есениным до происшествия в гостинице «Люкс», которое произошло в дни надвигающейся угрозы взятия деникинцами Воронежа. Предвестником приветствуемого Дидом Ладо события стало, по всей видимости, занятие 21 июня 1919 г. белогвардейцами городов Валуйки и Калач — от них было рукой подать до Воронежа.
Впрочем, после указанной даты Дид Ладо (вопреки словам Шершеневича) продолжал бывать в кафе Всероссийского союза поэтов (ВСП). Его имя, в частности, стояло на афишах ВСП 7 и 13 авг. 1919 г. (ГЛМ), так что Есенин мог зарисовать художника и позже «эпизода с Устиновым».
И В. Комардёнков, и В. Шершеневич делают акцент на возрасте самодеятельного художника: «человек в годах». Об этом же свидетельствует в «Романе без вранья» и А. Мариенгоф:
«По паспорту Диду было за пятьдесят, по сердцу — восемнадцать. <...>
Дид с нами расписывал Страстной монастырь, переименовывал улицы, вешал на шею чугунному Пушкину плакат: “Я с имажинистами”.
В СОПО читал доклады по мордографии, карандашом доказывал сходство всех имажинистов с лошадьми: Есенин — вятка, Шершеневич — орловский, я — гунтер.
Глаз у Дида был верный» (Мой век, с. 322–323).
Да и у Есенина глаз был тоже верный: на его рисунке изображен человек, которому «по паспорту. за пятьдесят» и который напоминает «по лику» горьковского Луку.
Выписки из сборника стихов В. Г. Шершеневича «Лошадь как лошадь: Третья книга лирики». М.: Плеяда, 1920.
На листе 1:
<1. 1> А на вершки температуру в крови <с. 72>