Экипажев. Молчите… И один слон — сто шестьдесят три тысячи восемьсот семьдесят… семьдесят…
Шура. Так и не уснули?
Экипажев. Семьдесят… Тьфу! Дым в голове! Не перебивайте. Разве с этими чертовыми слонами заснешь? Семьдесят… (Прикидывает на счетах.) Семьдесят девять слонов… то есть семьдесят десять… Ах ты… Ну вот — опять вы мне всех слонов распугали. Мерси… Кажется, придется сначала. Один слон да один слон…
Шура. Будет вам, Анатолий Эсперович. Бросьте слонов.
Экипажев. Не могу заснуть.
Шура. Так это вы от слонов и не можете заснуть. Вас слоны давят.
Экипажев. Я во что бы то ни стало должен заснуть. Хоть на полчаса. У меня должна быть ясная голова.
Шура. На что вам ясная голова, Анатолий Эсперович? У вас и так довольно ясная.
Экипажев. Вы думаете? Она должна быть еще более ясная. Она должна быть холодной и прозрачной, как хрусталь.
Шура. Зачем это?
Экипажев. Я жду нападения. Я жду нашествия хама.
Шура. Чего это?
Экипажев. Сейчас придет хам и будет требовать приданое.
Шура. Какой такой хам?
Экипажев. Так называемый «муж» моей младшей дочери — «товарищ» Парасюк.
Шура. У нас в трамвайном парке один товарищ Парасюк в прошлом году кружок политграмоты вел. Ваня Парасюк.
Экипажев. Вот именно. Ваня. (Вспомнив и ужасаясь.) Парасюк! У-у-у!
Шура. Так Агнесса Анатолиевна с ним зарегистрировалась? Ой, мамочки! Даже завидно. Такой превосходный молодой человек. У нас все девчонки от него с ума сходили. Потом он в Сталинград поехал.
Экипажев. В Сталинград… Да…
Шура. Ну, значит, он самый. Ваня Парасюк! Только вы зря, Анатолий Эсперович, говорите, что хам. Я, знаете, не могу позволить, чтобы при мне всеми уважаемого партийного старшего товарища хамом обзывали. Я, конечно, извиняюсь.
Экипажев. Так он партийный?
Шура. А как же? И вам, как интеллигентному человеку, должно быть довольно совестно так отзываться о партийном товарище. Я, конечно, очень извиняюсь.
Экипажев. Пардон… Вы, Шурочка, не думайте…
Шура. Да я ничего лично против вас не имею, Анатолии Эсперович.
Экипажев. Партийный Ваня… Зять… Парасюк!.. О-о-о!
Шура. Фу, отдежурилась! Аж ноги позатекли! Чай, что ли, будем пить, Анатолий Эсперович? Я тут кой-чего получила в закрытом распределителе. Пожалуйста, товарищ Экипажев, не стесняйтесь, пользуйтесь. (Дает сверток.) Между прочим, кило рафинаду, четыре пачки папирос. Я сама некурящая, но поскольку знаю, что вы курящий… Берите, берите… Тут еще печенье Бабаева…
Экипажев. Экипажевы никогда не протягивали руку за подаянием.
Шура. Чего это?
Экипажев. Я говорю. Экипажевы никогда не одолжались у посторонних.
Шура. Какая же я посторонняя!.. Я у вас в квартире постельку занимаю. Вы меня, Анатолий Эсперович, обижаете. Берите, берите. Поскольку вы безработный интеллигент умственного труда. А я все равно некурящая и чай с сахаром пью у нас в буфете, в депо. Берите.
Экипажев. Хорошо. Мерси. Но имейте в виду, что все эти продукты я беру на сохранение.
Шура. Нехай на сохранение.
Экипажев. Гм. Старые «Новые Дели». (Закуривает.) Нуте-с!
Шура. Курите на здоровьечко. А я сейчас смотаюсь, чайник согрею. (Берет чайник, поет.) «Ах, чай пила, самоварничала, всю посуду перебила, накухарничала».
Экипажев. А вы, знаете, — миленькая. Некультурная, но миленькая. (Берет у нее чайник. Игра.)
Шура. Чего это?
Экипажев. Эдакий дикий цветок. Цветок душистых прерии. Огурчик! Вас так и хочется скушать. Гам!
Шура. Отдайте чайник!
Экипажев. Колючий огурчик!
Шура. Отдайте чайник!
Экипажев. А что мне за это будет?
Шура. А вы зачем крючок на дверь накидываете?
Экипажев. А чтоб не дуло, чтоб не дуло!
Шура. Сымите крючок! У вас дети взрослые!
Экипажев. Тем более… Дурочка, чего ж ты боишься? Я просто хочу любоваться тобой, как статуэткой.
Шура. Чего это?
Экипажев. Как статуэткой, говорю. Статуэткой…
Шура. Анатолий Эсперович! Я за статуэтку могу печеньем Бабаева по шее съездить!
Экипажев. Дура! Да ты знаешь, что такое статуэтка?
Шура. Знаем. Не беспокойтесь. Грамотные. У нас одну кондукторшу за прогулы уволили, так она статуэткой сделалась. Отдайте чайник! Вот я Мише расскажу. Михаилу Анатолиевичу. Он вам за статуэтку спасибо не скажет.
Экипажев. Узнаю — прокляну!
Шура. Успокойте свои нервы! (Уходит.)
Экипажев один.
Экипажев. Кондукторша, а такая вредная. Ну, Миша, смотри у меня! Парасюк! У-у-у! С одной стороны — Ананасов, а с другой — Парасюк. О-о! Я с ума сойду. (Нюхает воздух.) Однако артамоновские щи на всю квартиру пахнут. Господину Белье — все, а настоящей духовной интеллигенции ничего. Просто сживают со света. Не выдают нам с вами, господин Белинский. (Кланяется портрету Достоевского.) Ничего не выдают… Перец выдают… Наждак выдают… Парасюка выдали… Парасюк! У-у-у! Ну не могу я с этой фамилией примириться. Не могу! Однако — щи. Ух! Так бы в них и плюнул… хр… в них… в проклятых…
Входит Шура с чаем.
Шура (поет). «Эх, чай пила, самоварничала…» Анатолий Эсперович, подите посмотрите, — в уборной опять свет не погасили.
Экипажев. Ну, это уже окончательно хамство! Остается одно. (Достает из кармана очень большой висячий замок и идет навешивать его.)
Быстро вбегает Миша в милицейском.
Миша. Отдежурил! (Переодевается.)
Шура. И я отдежурила.
Миша. Вы со смены…
Шура. И вы со смены…
Миша. Ну так как же?
Шура. Ничего не имею против. Не возражаю.
Миша. Так в два счета. Хватай документы!
Шура. Анатолий Эсперович проклинать грозился.
Миша. Пускай проклинает! Не маленькие! Ну! Живо! Одна нога здесь, другая там. Я тебя у ворот подожду. (Убегает.)
Шура одна. Торопится, пьет чай, обжигается, ищет документы.
Шура (поет). «Эх, чай пила, самоварничала…»
Входит Экипажев.
Экипажев. Ключ в карман и буду выдавать в каждом отдельном случае. Не больше двух раз в сутки каждому жильцу.
Шура. Ах, какие страсти! А если кому-нибудь три раза ключ понадобится?
Экипажев. Не дам. Пусть к знакомым в гости идет. Я не настолько богат, чтобы переплачивать за электрическую энергию. А у Артамоновой-то действительно щи со свиной ногой. Жирные щи.