Завьялов. Да. И театр прекрасный.
Муж. Прекрасный театр! Прекрасная пьеса! Я ее смотрю в четвертый раз. И прекрасная игра актеров, прибавьте. Ах, как они играют, как играют! Божественно играют! Один Качалов чего стоит! Я его еще помню до революции. Предельное обаяние. Голос, фигура! Такая, знаете, благородная простота. Да не только в Качалове дело. Какой ансамбль! Боже мой, какой у них ансамбль! То есть буквально забываешь, что сидишь в театре. Жизнь, сама жизнь!
Вера (бледно). Дмитрий Александрович — ужасный театрал.
Муж. Сама жизнь, сама жизнь! Совершенно потрясающе. Одни занавески в первом акте чего стоят! Ветер колышет занавески, и светит солнце. Настоящее солнце. А графин? Вы обратите внимание на графин. Настоящий графин с настоящей водой. В него бьет солнце, и, знаете ли, на скатерти — звезда. До чего тонко! До чего художественно! Совершенно как в жизни. Совершенно! Солнечная звезда на скатерти. Ведь это же гениально! Неужели вы не находите, что это гениально?
Завьялов. Да. Это гениально.
Муж. Именно гениально! Друзья мои! Я отдыхаю в Художественном театре. Это единственный уголок, где в полном смысле слова отдыхаешь душой. Художественный театр. Вы не находите?
Завьялов. Конечно.
Муж. Ах, друзья мои, после Художественного театра у меня всегда какое-то такое… такое умиротворенное настроение. Подумайте, как хорошо: сидят люди в теплой комнате, интеллигентные люди, и говорят об искусстве; а за окном — вьюга, мокрый снег, темнота, непогода; а в комнате уютно; тихо бурлит вода в чайнике, тикают часы… А за окном ночь.
Сигнал автомобиля. Пауза. Завьялов нервно смотрит на часы.
Завьялов. Да.
Вера. Дмитрий, я должна сказать… Я знаю, тебе будет больно. Мне самой очень больно и тяжело. Но я уверена, что ты меня поймешь и простишь. Я люблю Ивана Васильевича.
Муж. Как?
Завьялов. Дмитрий Александрович! Мы не мещане. Было бы недостойно интеллигентных людей притворяться и лгать. Я люблю Веру…
Вера. Федоровну.
Завьялов. Веру Федоровну.
Вера. Мы уезжаем в Крым.
Пауза.
Муж. Когда?
Вера. Сейчас.
Муж. Вера!
Вера. Так надо.
Муж. Вы шутите! Это правда?
Вера. Да.
Муж. Вера! Опомнись!
Вера. Прости меня, Дмитрий, но это выше моих сил. Прости и забудь. Мы опоздаем на поезд. Я хочу, чтобы мы все расстались друзьями. Прощай!
Муж. Так. Я это предчувствовал. Ну что ж!.. (Всхлипывает.) Простите меня! Простите эти неприличные слезы. Но мне так тяжело, так страшно тяжело… Это сейчас… пройдет… Ничего! Это пройдет. Ах!.. Ну вот… Ну вот… прошло… Я уже взял себя в руки. Так внезапно!.. Иван Васильевич…
Вера. Да, да! Подайте друг другу руки. Я хочу, чтоб мы расстались друзьями. Скорей подайте друг другу руки, а то я разревусь, как девочка. Я больше не могу. У меня нервы не выдержат.
Завьялов. Дмитрий Александрович! Мы не мещане. (Протягивает мужу руку.)
Потрясающее рукопожатие.
Муж. Иван Васильевич! Вы у меня отнимаете самое дорогое на свете. Любите же ее, берегите, умоляю вас! И… и… дай бог, чтоб она вас всегда так же сильно любила, как я ее люблю и всегда буду любить. Ну вот и все… Теперь что же? Теперь, значит, опять один. Опять один — со своими книгами, со своими добрыми, верными друзьями. Один со своими мыслями. (Всхлипывает.) И впереди — одинокая старость…
Вера. Дмитрий, умоляю тебя, возьми себя в руки! Ты расстраиваешь меня. Останемся друзьями.
Завьялов берет вещи.
Муж. Прощай, Верочка! Не вспоминай обо мне дурно. Прости, если что было. Ну… Позволь же мне в последний раз послужить тебе. (Подает ей шубку.) Так внезапно! Мог ли я думать, когда дарил тебе эту милую шубку, что не пройдет и года… как… (Всхлипывает.)
Завьялов. Дмитрий Александрович, не надо. Не надо шубы. Вера, сними. Я не хочу. Ты пришла к Дмитрию Александровичу без шубки и должна от него уйти тоже без шубки.
Вера. Ты думаешь?
Завьялов. Я настаиваю.
Вера (снимает шубку). Да?
Муж. Верочка! Ради бога! Ты схватишь воспаление легких. Разве можно в такую погоду…
Завьялов. В Крыму тепло. А до вокзала в закрытой машине.
Муж. А вдруг в Крыму тоже холода?
Завьялов. Тогда я куплю Вере Федоровне другую в Севастополе.
Муж. Но это ужасно! Вы можете в Севастополе не достать. Умоляю вас, возьмите!
Завьялов. Это невозможно! Я никогда на это не соглашусь.
Муж. Верочка, умоляю тебя!
Вера. Завьялов, но почему же?
Завьялов. Нет, нет! Ни за что! Шуба представляет определенную товарную ценность. Я хочу, чтобы ты шла за мной с чистой совестью и ничем не была обязанной многоуважаемому Дмитрию Александровичу. Я не хочу, чтобы между нами легла вещь. Вещь превращает свободного человека в раба.
Вера. Да. Но действительно холодно.
Муж. Я умоляю вас!
Завьялов. В крайнем случае, если вы так настаиваете, извольте: я покупаю у вас эту шубу!
Муж. Иван Васильевич, вы меня просто обижаете!
Завьялов. Нет, нет! Повторяю: шуба представляет определенную материальную ценность, и позвольте вам… (Вынимает из бумажника пачку денег, считает и дает мужу.) Позвольте вам…
Муж (автоматически беря деньги). Честное слово, Иван Васильевич… Вы меня обижаете… Право!
Вера. Иван Васильевич совершенно прав. Эта шуба в конце концов принадлежит тебе. Ты ее покупал. Ты не так богат. (Надевает шубку.) И я не хочу быть обязанной. Это неделикатно — настаивать.
Муж (покорно). Хорошо. (Бегло подсчитывает деньги.) Хорошо…
Сигнал автомобиля.
Вера. Прощай!
Завьялов. Прощайте!
Муж. Простите… сколько тут?
Завьялов. Четыреста пятьдесят рублей.
Муж. За эту шубку четыреста пятьдесят рублей?! Вы меня просто смешите. В прошлом году я за нее заплатил восемьсот сорок.
Вера. Восемьсот шестьдесят.
Муж. Видите! Даже восемьсот шестьдесят.
Завьялов. Так это и было в прошлом году.
Муж. Да, но не забывайте, что в прошлом году все стоило дешевле.
Завьялов. Что стоило дешевле?
Муж. Да все, что хотите.
Завьялов. Именно?
Муж. Да боже мой! Да все, что хотите. Да любой предмет первой необходимости.
Завьялов. Во-первых, шуба не есть предмет первой необходимости.
Вера. Ну, это как сказать!
Завьялов. А во-вторых, я в первый раз слышу, чтобы в прошлом году все было дешевле. Наоборот, дороже!
Муж. Иван Васильевич! Все знают, что жизнь с каждым годом становится все дороже и дороже. Да не только у нас, и за границей то же. И во всем мире.