Доктор. Скорей давай ножницы! Держи ее! Я ей сейчас буду веснушки вырезать. Скорей, Машенька, скорей, а то она раздумает!
Маша. Что ты мучаешь девочку?
Доктор. Она уже собирается крутить роман с рабфаками, а ты говоришь — девочка! Ей, понимаешь ты, эти проклятые веснушки всю красоту портят. Жить не дают. Ничего себе малютка! (Поле, громко.) Вырезать?
Поля. Павел Николаевич… пустите!
Доктор. Ага! Не нравится? Говори: будешь сводить веснушки или не будешь?
Поля. Не буду.
Доктор. Ну, то-то! (Отпускает Полю.)
Маша. Ей-богу, Павел, ты себя ведешь, как маленький.
Доктор. А я и есть маленький. То есть не маленький, а так себе, молодой человек средних лет, приятной наружности.
Маша (смеется). Фу, какой дурак!
Доктор. Это ничего! Дуракам счастье. (Обнимает Машу.) Ну, Поля, как ты уже вполне опытная в этих делах, кто лучше — я или Иван Васильевич?
Поля хихикает.
Ну, чего ж ты конфузишься? Валяй, не стесняйся!
Маша. Паша, как тебе не стыдно!
Доктор. Ничего, ничего! Пусть привыкает разбираться в мужчинах. Кто лучше?
Поля (хихикает). Вы больше подходящие.
Доктор. Ага! У малютки вкус.
Поля хихикает и убегает.
Наверху кто-то довольно бойко и громко, гораздо лучше, чем в первом акте, играет на пианино «Вальс Джульетты».
Доктор (продолжая обнимать Машу, напевает «Вальс Джульетты»). Там-там-тара-ра-рам-та-ра-рам-там-там… тар-ра-рам… (Вальсирует с Машей, напевая.) Смотри пожалуйста, как здорово насобачился этот самый «Вальс Джульетты»! Прямо замечательно! (Вальсирует.)
Маша. Ты, собственно, по какому случаю резвишься?
Доктор. Выходной день справляю.
Маша. Тебе со мной хорошо?
Доктор. Замечательно! А тебе?
Маша. Мне с тобой легко. Я никак не предполагала, что ты такой чудный. Ты знаешь, я тебя просто люблю.
Доктор. А Завьялова?
Маша. Когда он ушел, мне показалось, что жизнь кончена. Я ему отдала десять лучших лет. Молодость, все. У нас первое время, например, не было ванны. Я его собственноручно мыла в кухне. Он стоял в миске, а я его шаровала мочалкой, как дверь. Честное слово! Мы были очень бедны. «Но для женщины прошлого нет: разлюбила — и стал ей чужой». Да, собственно, в чем дело? Он женился на молоденькой, хорошенькой. Между прочим, чудесная девушка! Я ее зря обидела. Какой сегодня замечательный день! Ты не находишь, что у нас страшно нарядно?
Доктор. Маленький ремонт и солнце в окне. Больше ничего. Чудесная квартирка! Я всегда говорил…
Маша. Смотри — солнце освещает графин, и на скатерти — звезда. И подснежники. Откуда подснежники?
Доктор. Это я…
Маша. Какой ты милый! Я не знала, что доктор может быть такой внимательный.
Доктор. А доктор что, собака?
Маша. Между прочим, Паша, я тебе все препараты привела в порядок. Записала, занумеровала, сложила в ящичек. Микроскоп — это страшно интересно. Завтра я попробую сама одолеть какой-нибудь небольшой анализ. Только ты не мешай. Сама. Это страшно увлекательно.
Звонок.
Доктор. Кого там черт несет?
Поля, за ней курьер.
Поля. Курьер к Ивану Васильевичу. Я говорю — у нас он не живет, а он лезет.
Курьер. Спешный пакет товарищу Завьялову. Под расписку.
Маша. Я вам уже, кажется, говорила, что товарищ Завьялов здесь не живет. Он живет на Ленинградском шоссе, номер семьдесят пять, квартира девяносто.
Курьер. А на Ленинградском шоссе говорят, что тоже уже больше не живет, и послали меня на Новинский бульвар, пятнадцать, квартира шесть, к какой-то гражданке Газгольдер, будто он сейчас туда переехал.
Маша. Ничего не понимаю!
Курьер. Я, значит, прямо оттуда, с Ленинградского шоссе, проехал на Новинский. Сел на шестой номер, а с шестого, у Триумфальных ворот, аккуратно на букву «Б» и как раз доехал до Новинского, а там мне какой-то довольно солидный гражданин объяснил, что товарища Завьялова у них никогда не было и не будет и чтоб я ехал обратно. А куда ж я поеду обратно, когда мне ясно сказали, что он уже на Ленинградском шоссе больше не живет? «Что такое? — думаю. — Ну, думаю, тогда, значит, не иначе, как он обратно на Малую Бронную переехал».
Доктор. Нет, нет! Это, вероятно, какая-то ошибка. Товарищ Завьялов здесь не живет.
Курьер. Да я и сам вижу, что как будто не живет. Вот история! А пакет спешный. Где ж мне его искать? Незадача. Ну ладно! Попытаюсь еще раз на Ленинградском шоссе. До свидания! А если, значит, на Ленинградском опять ничего не выйдет, тогда, значит, опять на Новинский бульвар поеду. А уж, значит, если на Новинском бульваре его нету, тогда, значит… (Уходит.)
Без курьера.
Маша. Ты что-нибудь понимаешь?
Доктор кряхтит.
Что ты говоришь?
Доктор. Я говорю, что может произойти интересный факт. (Читает газету.)
Маша (заглядывает ему через плечо, в газету). Ах, вот оно что! Оказывается, сегодня какой-то весенний физкультурный парад. Стихи Безыменского. Приветствие наркома. То-то, я смотрю, с утра на улицах народ, песни, музыка, солнце, аэропланы летают.
Доктор. Аэропланы — это целая эскадрилья.
Маша. Что это за симпатичная морда? Кто это?
Доктор. «Комсомолец Евгений Гусев, совершивший затяжной прыжок на парашюте с высоты шести тысяч восьмисот метров. Пролетел, не раскрывая парашюта, шесть тысяч семьсот метров. Парашют раскрыл на расстоянии ста метров от земли. Падал без парашюта около трех минут».
Маша (в ужасе и восхищении). Ах!
Доктор. «Награжден почетной грамотой и автомашиной „ГАЗ“». Вот это сердце! Наверняка можно сказать, что не курит.
Маша. Удивительно симпатичная физиономия! Такая простая, добродушная-добродушная, молодая-молодая! Наверно, девушки таких обожают. Но что меня удивляет — автомашина. Автомашина — это чудесно!
Доктор. Правильно. После такого полета неудобно заставлять молодого человека ходить пешком. Минимум — на автомобиле.
Маша. Представляю себе, как он три минуты летел вниз головой. Через тучи, со свистом. (Медленно считает.) Раз, два, три, четыре, пять, шесть… А он все летит… Ух, с ума сойти! В каком чудесном, молодом мире мы живем!
Звонок.
Доктор. Кого там черт несет!
Входит страшно смущенная Поля.
Поля. Марья Алексеевна… Пришли. (Неуместно хихикает.)
Входит Завьялов, измученный бессонной ночью, с мимозами и коробкой с туфлями под мышкой.
Завьялов. Не ожидала?