Воронцова. Пушкин. Ты посмотри! Иван, бежим туда, останови их! Я знаю, это дуэль!
Воронцов (схватив ее за руку). Ты что, ошалела, матушка? Едем домой, я тебе говорю!
Воронцова. Я знала, знала, его убьют! Там Дантес! Пусти руку, мне больно!
Воронцов. Опомнись! Кучера смотрят!
Воронцова. Там Пушкин! Я знала, что это будет! Знала!
Воронцов. Одумайся! Как ты можешь это остановить? Уходи отсюда! Едем! Зачем я поехал?
Воронцова. Я тебя презираю!
Воронцов. В какое положение ты меня ставишь? Дура! Девчонка! Уходи отсюда!
Воронцова. Останови! Его убьют!
Воронцов. Опомнись, ведь это же смешно! Это нельзя остановить!
Воронцова. В город… Предупредить… послать… Боже мой, я не знаю, что делать!
Воронцов увлекает Воронцову. Геккерен тотчас выскакивает из-за сарая, прикладывает трубу к глазам, смотрит. На мосту показывается слегка выпивший сторож, напевает, идет к сторожке. Потом останавливается, смотрит вдаль.
Сторож. Чего это они делают?
Солнце садится. Начинает темнеть. Очень негромко вдали щелкнул выстрел.
(Всматривается.) Батюшки! Что ж это офицеры делают? Батюшки мои! Господи! Ну их!.. (Скрывается в сторожку.)
Геккерен входит на мост. Смотрит вдаль. Закрывает глаза рукою. Послышался второй выстрел. Геккерен вцепляется рукой в перила мостика, потом схватывается за сердце. Потом медленными шагами идет к краю мостика, вглядываясь [вдаль]. Потом отшатывается.
На мост всходит Дантес. Шинель его наброшена на одно плечо и волочится по снегу. Сюртук залит кровью. Рукав сюртука разрезан. Рука обвязана платком. Дантес бледен. Геккерен бросается к нему, судорожно хватается за карманы, вытаскивает носовой платок, вытирает пот со лба Дантеса.
Геккерен. Небо! Небо!.. Благодарю тебя!.. (Бормочет, крестится.) Обопрись о мое плечо!
Дантес. Нет… (Прислоняется к перилам, отплевывается кровью.)
Геккерен (кричит с моста). Сани! (Подхватывает под руки Дантеса. Тихо.) Он убит?
Дантес. Почем я знаю? Он без памяти.
Геккерен. О, Боже, все погибло! Ах, Жорж, Жорж!..
В этот момент на мосту появляется быстро Данзас.
Данзас (козыряет Геккерену). Это ваши сани?
Геккерен. Да, да, да…
Данзас. Ваши сани просторнее. Вам придется их уступить другому противнику.
Геккерен. Mais…
Дантес. Да, да!
Данзас (кричит с мостика). Кучер! Эй, ты, ты, в широких санях! Объезжай низом! Низом! Там есть дорога! Жердь эту сними! Что ты глаза вытаращил, дурак! Говорю тебе, низом поезжай! (Убегает с мостика.)
Геккерен (ведя Дантеса). Грудь, грудь цела?
Дантес. Цела.
Геккерен (тихо). А тот?
Дантес. Он больше не напишет [письма]
Уходят.
Темно.
Картина седьмая
День. У кабинетного камина в кресле Никита в очках. Читает по тетрадке.
Никита. На свете счастья нет… Да, нету у нас счастья… Вот горькая участь, нету. Но есть покой и воля… Покой! Вот уж нету чего, так нету… По ночам не спим, какой же это покой. (Читает.) Давно, усталый раб, замыслил я побег… Вот тебе раз! Куды побег? Вот уж не было беды!.. Замыслил я побег… Что же это он замыслил? (Читает.) Давно, усталый раб, замыслил я побег… Не разберу…
Битков (входит с сумкой). В обитель дальнюю трудов и чистых нег!.. Здорово, Никита Андреевич.
Никита. Ты откуда знаешь? Здравствуй, Степан Ильич.
Битков. Я вчера в Шепелевском дворце был у господина Жуковского. Трубу подзорную чинил. Читали стихи твоего барина…
Никита. А… ну?
Битков. Одобрительный отзыв дали. Глубоко, говорят. Ко мне обратились. Правда, говорят, глубоко?
Никита. А ты что?
Битков. Так точно, говорю, глубоко….
Никита. Глубоко-то оно глубоко… (Кладет тетрадь на камин.)