Михельсон. Ограбили!
Темно. Та часть Москвы Великой, которая носит название Блаженство. На чудовищной высоте над землей громадная терраса с колоннадой. Мрамор. Сложная, но малозаметная и незнакомая нашему времени аппаратура. За столом, в домашнем костюме, сидит Народный Комиссар Изобретений Радаманов и читает. Над Блаженством необъятный воздух, весенний закат.
Анна (входя). Павел Сергеевич, вы что же это делаете?
Радаманов. Читаю.
Анна. Да вам переодеваться пора. Через четверть часа сигнал.
Радаманов (вынув часы). Ага. Аврора прилетела?
Анна. Да. (Уходит.)
Аврора (входя). Да, я здесь. Ну, поздравляю тебя с наступающим Первым мая.
Радаманов. Спасибо, и тебя также. Кстати, Саввич звонил мне сегодня девять раз, пока тебя не было.
Аврора. Он любит меня, и мне приятно его мучить.
Радаманов. Но вы меня не мучьте. Он сегодня ломился в восемь часов утра, спрашивал, не прилетела ли ты.
Аврора. Как ты думаешь, папа, осчастливить мне его или нет?
Радаманов. Признаюсь тебе откровенно, мне это безразлично. Но только ты дай ему сегодня хоть какой-нибудь ответ.
Аврора. Папа, ты знаешь, в последнее время я как будто несколько разочаровалась в нем.
Радаманов. Помнится, месяц назад ты стояла у этой колонны и отнимала у меня время, рассказывая о том, как тебе нравится Саввич.
Аврора. Возможно, что мне что-нибудь и померещилось. И теперь я не могу понять, чем он, собственно, меня прельстил? Не то понравились мне его брови, не то он поразил меня своей теорией гармонии. Гармония, папа…
Радаманов. Прости. Если можно, не надо ничего про гармонию, я уже все слышал от Саввича…
На столе в аппаратуре вспыхивает голубой свет.
Ну, вот, пожалуйста. (В аппарат.) Да, да, да, прилетела.
Свет гаснет.
Он сейчас подымется. Убедительно прошу, кончайте это дело в ту или другую сторону, а я ухожу переодеваться. (Уходит.)
Люк раскрывается, и из него появляется Саввич. Он ослепительно одет, во фраке, с цветами в руках.
Саввич. Дорогая Аврора, не удивляйтесь, я только на одну минуту, пока еще нет гостей. Разрешите вам вручить эти цветы.
Аврора. Благодарю вас. Садитесь, Фердинанд.
Саввич. Аврора, я пришел за ответом. Вы сказали, что дадите его сегодня вечером.
Аврора. Ах, да, да. Наступает Первое мая. Знаете ли что, отложим наш разговор до полуночи. Я хочу собраться с мыслями.
Саввич. Слушаю. Я готов ждать и до полуночи, хотя и уверен, что ничего не может измениться за эти несколько часов. Поверьте, Аврора, что наш союз неизбежен. Мы — гармоническая пара. А я сделаю все, что в моих силах, чтобы вы были счастливы.
Аврора. Спасибо, Фердинанд.
Саввич. Итак, разрешите откланяться. Я явлюсь, как только начнется праздник.
Аврора. Мы будем рады.
Саввич уходит. Радаманов входит полуодет.
Радаманов. Ушел?
Аврора. Ушел.
Радаманов. Ты опять не дала ответа?
Аврора. Как всякая интересная женщина, я немного капризна.
Радаманов. Извини, но ты вовсе не так интересна, как тебе кажется. Что же ты делаешь с человеком?
Аврора. А с другой стороны, конечно, не в бровях сила. Бывают самые ерундовские брови, а человек интересный…
За сценой грохот разбитых стекол. Свет гаснет и вспыхивает, и на террасу влетают Бунша, затем Милославский и, наконец, Рейн.
Рейн. О, боже!
Бунша. Евгений Николаевич!
Милославский. Куда ж это меня занесло?
Радаманов. Артисты. Что ж это вы стекла у меня бьете? О съемках нужно предупреждать. Это моя квартира.
Рейн. Где мы? Да ответьте же, где мы?
Аврора. В Блаженстве.
Радаманов. Простите…
Аврора. Погоди, папа. Это карнавальная шутка. Они костюмированы.
Радаманов. Во-первых, это раньше времени, а во-вторых, все-таки стекла в галерее… На одном из них, по-видимому, дамская шляпа. Может быть, это и очень остроумно…