Битков. Слушаю. (Скрывается.)
Жуковский. Я никак не ожидал такого необычайного скопления народу! Страшно подумать, тысяч десять, надо полагать, перебывало сегодня!
Дубельт. Сегодня здесь перебывало сорок семь тысяч восемьсот человек.
Жуковский смотрит на Дубельта молча.
Битков (входит). Там, ваше превосходительство, двое каких-то закричали, что иностранные лекаря нарочно залечили господина Пушкина… Ну, какой-то швырнул в фонарь… кирпичом.
Дубельт. Ага. (Машет рукой Биткову.)
Тот уходит.
Ах, чернь, чернь!
Где-то за дверями сильнее послышался хор: «Содухи праведных скончавшихся…»
(Кладет печать в карман, подходит к внутренним дверям, говорит негромко.) Пожалуйте, господа.
Внутренние двери открываются, и из них начинают выходить в шинелях, с головными уборами в руках, один за другим десять жандармских офицеров.
Прошу к выносу, господа. Ротмистр Ракеев, прошу руководить выносом.
Ракеев выходит в дверь столовой.
(Другому жандармскому офицеру) А вас, полковник, прошу остаться здесь. Благоволите принять меры, чтобы всяческая помощь была оказана госпоже Пушкиной своевременно.
Один из жандармских офицеров уходит во внутренние двери, а остальные уходят вслед за Ракеевым в столовую.
А вы, Василий Андреевич? Останетесь с Натальей Николаевной, не правда ли? Страдалица нуждается в утешении.
Жуковский (резко). Нет, я хочу нести его. (Уходит в столовую)
Дубельт один. Поправляет эполеты и аксельбант, крестится и входит в столовую.
Темно.
Занавес
Показывается Мойка перед домом, где пушкинская квартира. Ночь. Скупой и тревожный свет фонарей. И медленно начинает плыть дом, но останавливается раньше, чем показались окна пушкинской квартиры. Летит снег. На набережной появляются Кукольник и Бенедиктов.
Кукольник. За мной, Владимир!
Бенедиктов. Ох, не задавили бы нас.
Кукольник. Следуй за мной!
Тотчас показывается конный жандарм и выбегает квартальный.
Квартальный. Виноват, господа, нельзя. Вы куда?
Кукольник. Почему вы преграждаете нам путь, господин офицер? Мы ко гробу господина Пушкина.
Бенедиктов. Поклониться.
Квартальный. Извините, не могу. Прошу повернуть. Доступа нет больше. Извольте посмотреть, что делается.
Бенедиктов. Нестор, идем назад.
Кукольник. Но позвольте…
Показывается плохо одетый человек и за спиной квартального пробегает.
Квартальный. Куда ты? (Бросается вслед за человеком.)
Жандарм. Назад, назад, не приказано!
Кукольник. Ну, что ж, ежели нельзя, так нельзя. Попрощаемся и тут. Сними шапку, Владимир.
Бенедиктов. Голова озябнет.
Кукольник (сняв шапку). Прощай, Александр! Ты был моим злейшим врагом! Сколько обид и незаслуженных оскорблений я претерпел от тебя! У тебя был порок — зависть, но в сию минуту я забываю все это и, как русский, душевно скорблю об утрате тебя! Прощай, Александр!
Бенедиктов приподнимает шляпу и крестится.
Мир твоему праху!
Дом начинает плыть. Появляются окна пушкинской квартиры. Окна налиты за занавесом светом. Домовая арка. Толпа народа теснится и гудит. В толпе квартальный, полицейские и конный жандарм.
Квартальный. Да не велено, говорят! Назад! Назад!
В толпе слышны возгласы:
— Да помилуйте, я в этом доме живу!
— Что же такое, до собственной квартиры невозможно протолкаться!
— Позвольте пройти!..
— Голландец застрелил.
— Ничего не голландец, кавалергард!
— Что врать-то? Француз.
— Наших, стало быть, иностранцы почем зря могут бить.