Тут произошло совещание. Варенуха ежесекундно прерывал его восклицаниями:
— Это глупо!
Но сколько он ни кричал: «Это глупо!» — делу это нисколько не помогало.
Несомненно, из Владикавказа телеграфировал какой-то самозванец, но вот что было странно: слово «Воланд» в телеграмме. Откуда же владикавказский негодяй знает о приезде артиста и о связи, существующей между ним и Степой?
— При-ми-те ме-ры, — бормотал Варенуха, мигая вспухшими веками, — откуда он о нем знает и зачем меры?.. Это мистификация!
Решили ничего не молнировать в ответ.
Но ровно через пятнадцать минут появилась та же женщина, и Римский с Варенухой даже с мест поднялись навстречу ей.
Женщина вынула из сумки не беленький, а темный листок.
— Это становится интересным, — сказал Варенуха, ставя закорючку в книжке и отпуская злую женщину.
На фотографической бумаге отчетливо чернели писаные строки.
Варенуха без чинов навалился на плечо Римскому.
«Вот доказательство: фотография моего почерка Молнируйте подтверждение личности Масловскому Строжайшее наблюдение Воландом Случае попытки выехать Москвы арестовать Лиходеев».
Варенуха был известен в Москве как администратор, не имеющий себе равных. За двадцать лет своей деятельности он видал всякие виды. Но тут Варенуха почувствовал, что ум его как бы застилает пеленой, и он ничего не произнес, кроме житейской, но нелепой фразы:
— Этого не может быть!
Римский поступил не так. Он поднялся, рявкнул в дверь:
— Никого! — и собственноручно запер эту дверь на ключ.
Затем достал из письменного стола пачку бумаг, начал тщательно сличать букву за буквой залихватские подписи Степы на ведомостях с подписью на фотограмме.
Варенуха, навалившись, жарко дышал в щеку Римскому.
— Это почерк Лиходеева, — наконец выговорил Римский, и Варенуха, глянув ему в лицо, удивился перемене, которая в нем произошла. Римский как будто бы постарел лет на десять. Глаза его в роговой оправе утратили свою колючесть и уверенность, и в них появилась не то что тревога, а даже как будто печаль.
Варенуха проделал все, что делает человек в минуты великого изумления, то есть и по кабинету прошелся, и руки вздымал, как распятый, и выпил целый стакан желтой воды из графина, и восклицал:
— Не понимаю!
Но Римский смотрел не на Варенуху, а в окно и думал. Положение финансового директора «Кабаре» было затруднительное. Нужно было тут же, не сходя с места, представить обыкновенные объяснения для совершенно необыкновенного явления.
Римский зажмурился, представил себе Степу в ночной сорочке влезающим в Москве сегодня в какой-то сверхбыстроходный аэроплан, представил себе Казбек, покрытый снегом, и тут же эту мысль от себя отогнал. Представил себе, что не Степа сегодня говорил по телефону в Москве, и эту мысль отринул. Представил себе какие-то пьяные шутки при участии почты и телеграфа, фальшивые «молнии», опять — Степу в носках среди бела дня во Владикавказе, и всякое логическое здание в голове у Римского рухнуло, и остались одни черепки.
Ручку двери крутили и дергали, слышно было, как курьерша кричала:
— Нельзя!
Варенуха также кричал:
— Нельзя! Заседание!
Когда за дверью стихло. Римский спросил у Варенухи:
— Сколько километров до Владикавказа?
Варенуха ответил:
— Черт его знает! Не помню!.. Да не может он быть во Владикавказе!
Помолчали.
— Да, он не может быть во Владикавказе, — отозвался Римский, — но это писано Лиходеевым из Владикавказа.
— Так что же это такое? — даже взвизгнул Варенуха.
— Это непонятное дело, — тихо ответил Римский.
Помолчали. Грянул телефон. Варенуха схватил трубку, крикнул в нее: «Да!», потом тотчас «Нет!» — бросил трубку криво на рычаг и спросил:
— Что же делать?
Римский молча снял трубку и сказал:
— Междугородная? Дайте сверхсрочный с Владикавказом.
«Умно!» — подумал Варенуха. Подождали. Римский повесил трубку и сказал:
— Испортился телефон с Владикавказом.
Римский тотчас же опять позвонил и заговорил в трубку, в то же время записывая карандашом сказанное.
— Примите «молнию» Владикавказ Масловскому. Ответ фотограмму 803.
«Сегодня до двенадцати дня Лиходеев был Москве От двенадцати до половины третьего он неизвестно где Почерк подтверждаю Меры наблюдения за указанным фотограмме артистом принимаю Замдиректора Кабаре Римский».
«Умно!» — подумал Варенуха, а сейчас же подумал: «Глупо! Не может он быть во Владикавказе!»