Эп. 21.
Гостиная. Грубая, необыкновенных размеров мебель. На стенах портреты в больших рамках.
— Прошу… — громко произнес, распахивая двери, отрывистый голос, в тот же момент раздался нечеловеческий крик от боли… и в гостиную, держась рукой за ногу, вскочил Чичиков.
— Я, кажется, вас побеспокоил… — смущенно извиняясь, появляется следом за ним Собакевич…
— Ничего… Ничего… — прошипел Чичиков, потирая ногу…
Из противоположных дверей, степенно держа голову, как пальма, вошла весьма высокая дама, в чепце с лентами.
— Это моя Федулия Ивановна, — сказал Собакевич. — Душенька, рекомендую: Павел Иванович Чичиков.
Чичиков, хромая, подлетел к ручке Федулии, которую она почти впихнула ему в губы, затем, сделав движение головой, подобно актрисам, играющим королев, Федулия сказала:
— Прошу… — и уселась на диван. Чичиков и Собакевич сели в кресла. Наступило молчание. Стучит дрозд. Чичиков делает попытку улыбнуться Федулии Ивановне, но она недвижна и величественна. Тогда Чичиков смотрит на Собакевича.
— Маврокордато… — отрывисто вдруг изрекает тот, кивая на портрет какого-то странного военного, в красных панталонах, с толстыми ляжками и с неслыханными усами.
Чичиков уставился на портрет.
— Колокотрони… — продолжал Собакевич на точно таком же портрете другого военного.
— Канари…
— Миаули… греческие полководцы… — пояснил он.
Ознакомив Чичикова с портретами полководцев, Собакевич опять замолчал.
— А мы в прошедший четверг, — с улыбкой начинает Чичиков, — об вас вспоминали у Ивана Григорьевича…
Молчание.
— Прекрасный он человек… — продолжал Чичиков.
— Кто такой? — спросил Собакевич.
— Председатель…
— Это вам показалось. Он дурак, какого свет не производил…
Чичиков изумленно открывает рот, потом приходит в себя и, хихикнув, говорит:
— Возможно. Всякий человек не без слабостей… Но зато губернатор…
— Разбойник… — перебил его Собакевич.
Чичиков опять смущенно хихикнул.
— Однако у него такое ласковое лицо…
— Разбойничье лицо… — снова перебил Собакевич. — Дайте ему нож да выпустите на большую дорогу, зарежет. Он, да еще вице-губернатор — это Гога и Магога.
— Впрочем, что до меня… — немного подумав, начал Чичиков, — то мне, признаюсь, больше всех нравится полицмейстер…
— Мошенник! — хладнокровно сказал Собакевич. — Продаст, обманет, да еще пообедает с вами. Все мошенники, — спокойно продолжал он. — Весь город такой. Один там есть порядочный человек — прокурор, да и тот свинья.
Чичиков подавлен, вынимает платок, вытирает пот.
— Что же, душенька, пойдем обедать, — изрекла, наконец, Федулия, поднимаясь с дивана.
— Прошу… — вставая, сказал Собаквич.
Эп. 22.
Столовая. Четыре прибора. Дымятся щи. Громадное блюдо няни[4]. За столом Федулия, Собакевич, Чичиков и неизвестное существо женского пола — не то родственница, не то приживалка.
Собакевич (жуя):
— Этакой няни в городе вы не будете есть. Там вам черт знает что подадут.
Чичиков (робко):
— У губернатора, однако ж, стол не дурен.
Собакевич:
— Котами кормят.
Чичиков (уронив ложку):
— Как котами?
Собакевич (жуя):
— Купит его каналья повар кота, обдерет и подаст вместо зайца.
Федулия:
— Фу… какую ты неприятность говоришь…
Собакевич:
— А что ж, душа моя, я не виноват, что у них так делается. Все, что наша Акулька в помойную лохань бросает, они это в суп, да в суп… У меня не так… — отваливая себе с блюда новый кусок няни, продолжал Собакевич, — у меня, когда свинина, всю свинью тащи на стол, баранина, всего барана подавай… Я не какой-нибудь Плюшкин. 800 душ имеет, а обедает хуже моего пастуха.
— А кто это такой? — поинтересовался Чичиков.
— Мошенник, — ответил Собакевич, — скряга. Всех людей голодом переморил.
— Взаправду с голоду умирают?.. — с участием спросил Чичиков. — И что же, в большом количестве?
— Как мухи дохнут…
— Неужто, как мухи… И далеко он живет?
— В пяти верстах.
— В пяти верстах! — взволнованно воскликнул Чичиков. — Это, если выехать из ваших ворот, будет налево или направо?
— А я вам даже не советую и дороги значь к этой собаке, — сказал Собакевич. — Извинительней сходить в какое-нибудь непристойное место, чем к нему.
— Нет, что вы… — скромно улыбнувшись, отвечал Чичиков, — я спросил только потому, что интересуюсь познанием всякого рода мест…