Катя побежала вперед, чтоб зажечь лампу.
— Так очень проскучали на нашем собрании, Василий Васильич? — спрашивала Заречная, опустившись на диван и оправляя свои сбившиеся под шапочкой золотистые волосы.
— Порядочно-таки.
Невзгодин закурил папироску и, усаживаясь в маленькое кресло, продолжал:
— Благотворительные дамы вашего попечительства напомнили мне соседку за обедом на юбилее Косицкого… Так же болтливы и с таким же самодовольным апломбом говорят о пустяках.
— И я на вас произвела такое же впечатление?..
— Вы хоть были лаконичны, Маргарита Васильевна!
Катя, намеренно долго поправлявшая абажур, слушала во все уши.
В ее лукавых темных глазах, острых, как у мышонка, сверкнула усмешка, и они снова недоверчиво скользнули по Маргарите Васильевне.
«Все-то ты врешь!» — говорили, казалось, глаза горничной.
Она вышла из комнаты, плотно затворив двери, шмыгнула в прихожую и оттуда бегом побежала к подъезду.
Отворив двери, она спросила извозчика, стоявшего у панели:
— Ты сейчас привез барыню с барином?
— Я самый.
— Откуда ты их привез?
— Со Стоженки.
— С улицы посадил?
— Нет, касатка, из дома взял. Оттуда много барынь выходило. А ты чего расспрашиваешь? На чаек, что ли, господа выслали? — спросил, смеясь, извозчик.
Катя быстро скрылась в двери.
Она возвратилась на кухню и стала разогревать самовар, не совсем довольная, что ее подозрения о барыне и Невзгодине не подтвердились. Она была уверена, что ссора, и, по-видимому, серьезная, между мужем и женой вышла из-за Невзгодина. Они, наверно, влюблены друг в друга, хоть и отводят людям глаза, и оттого бедный Николай Сергеич сослан в кабинет.
«Нашла, дура, на кого променять!» — подумала Катя, горевшая желанием открыть глаза Николаю Сергеевичу, чтобы он по крайней мере не мучился напрасно.
И сегодня, когда после обеда приехал Невзгодин и ушел вместе с Маргаритой Васильевной, Катя почти не сомневалась, что они отправились на тайное свидание. Оказывается, они действительно были в попечительстве. Катя не раз там бывала.
Впрочем, обманутые подозрения не поколебали ее уверенности в том, что Маргарита Васильевна влюблена в Невзгодина. Ей очень хотелось, чтобы это было так и чтобы муж об этом узнал. Тогда перестанет она важничать и строить из себя недотрогу. Не лучше, мол, других!
Пока Катя, занятая этими соображениями, почерпнутыми из ее наблюдений в течение десятилетнего пребывания в должности горничной, накрывала в столовой на стол, Маргарита Васильевна, внезапно прервав речь о своих благотворительных планах, в которые она начала было посвящать Невзгодина, значительно проговорила:
— А у меня новость, Василий Васильевич.
— Новость! Какая?
— Я расхожусь с мужем!
Как бы он обрадовался, если б Маргарита Васильевна сообщила эту новость год тому назад. А теперь у него хотя и было дружеское участие к человеку, жизнь которого неудачно сложилась, но, главным образом, в нем был возбужден писательский интерес. Он это хорошо сознавал, взглядывая без малейшего волнения на красивое лицо когда-то любимой женщины. И к тому же он несколько скептически отнесся к этой новости. Не расходилась же она раньше, отдаваясь нелюбимому супругу. Отчего же теперь расходится? И ради кого? Кажется, барынька никого не любит?
Глаза Невзгодина чуть-чуть улыбались, когда он проговорил:
— От души поздравляю вас, Маргарита Васильевна, с добрым намерением!
— Это не намерение, а решение! — воскликнула молодая женщина. — Слышите ли, решение! А вы, я вижу, не верите! — раздраженно прибавила Маргарита Васильевна, самолюбие которой было сильно задето и недостаточно, по ее мнению, горячим отношением Невзгодина к сообщенному факту, и его недоверчивостью к ее решению.
«Он вправе не верить!» — подумала она в следующее мгновение. И краска стыда и досады залила ее щеки. Ей вдруг сделалось обидно, что она заговорила об этом с Невзгодиным. Он далеко не такой ее друг, как ей прежде казалось.
И она почти сухо кинула:
— Впрочем, верьте или не верьте, это ваше дело!
— Да вы не сердитесь, Маргарита Васильевна.
— Я не сержусь…
— Полноте… Сердитесь… А еще умный человек!
— При чем тут ум?
— Вы недовольны моими словами… Вам непременно хотелось бы слышать в них полную веру в то, что вы сказали?.. Но подумайте, виноват ли я, что этой веры нет. Или вы хотите, чтобы я лгал?..
— Я этого не хочу.
— Так сердитесь, коли хотите, а я лишь тогда поверю вашему решению, когда вы разойдетесь…
Эти слова взорвали молодую женщину. Она поняла причины недоверия Невзгодина и, возмущенная до глубины души, сказала:
— Я не расхожусь сейчас, сегодня, только потому, что муж умолял подождать несколько времени. Не могла же отказать ему в этом я, виноватая перед ним. Он может, конечно, думать, что я из жалости к нему перерешу и останусь его женой, но вы как смеете не верить мне, раз я вам говорю, что оставляю мужа… Или вы такого скверного мнения о женщинах, что не допускаете, чтобы женщина могла понять всю мерзость своего замужества… Или вы думаете, что меня пугает перспектива одиночества и трудовой жизни?
Невзгодин терпеливо выслушал эту горячую тираду и ничего не ответил.
— Что ж вы молчите? Или и теперь не верите?..
— Словам я вашим верю, но…
— Но что? — нетерпеливо перебила Маргарита Васильевна.
— Позвольте мне пока остаться Фомой неверным… Ведь Николай Сергеич вас очень любит.
— Но я его не люблю! И я это ему сказала вчера.
— А если он не совладает со своей страстью…
— Этого быть не может…
— Однако?
— Я помочь не могу…
— Но пожалеть можете и пожалеете, конечно?
— Положим… Что ж дальше… К чему вы это ведете?
— А если пожалеете, то, пожалуй, и не оставите его, если не полюбите кого-нибудь другого.
— И буду опять его женой, хотите вы сказать? — негодующе спросила Маргарита Васильевна.
Невзгодин благоразумно промолчал и через минуту мягко заметил:
— Жизнь не так проста, как кажется, Маргарита Васильевна, и человек не всегда поступает так, как ему хочется… И вы простите, если я рассердил вас… Увы! На мне какой-то рок ссориться даже с друзьями… Но поверьте, я искренне буду рад, если вы обретете счастье хотя бы в вашей личной жизни.
Он проговорил это с подкупающей искренностью. Маргарита Васильевна несколько смягчилась.
— Так вы не очень сердитесь, Маргарита Васильевна?
— Да вам не все ли это равно?
— Не совсем.
— Ну, так я скажу, что сержусь. Вы меня обидели! — взволнованно проговорила Маргарита Васильевна.
— Если и обидел, то невольно… Простите.
— Прощу, когда вы убедитесь, что я умею исполнять свои решения.
— Но все-таки пока не смотрите на меня, как на врага… И в доказательство протяните руку.
Маргарита Васильевна протянула Невзгодину руку. Он почтительно ее поцеловал.
Несколько минут длилось молчание.
Невзгодин чувствовал, что Маргарита Васильевна все еще сердится, и наблюдал, как передергивались ее тонкие губы и в глазах сверкал огонек.
И в уме его проносилась картина будущего примирения супругов. Он раскается ей в своем фразерстве, объяснит, почему он не герой, напугает ее своей загубленной жизнью без нее и припадет к ее ногам, выбрав удобный психологический момент. И она пожалеет, быть может, такого красавца мужа и отдастся ему из жалости, как отдавалась раньше из уважения к его добродетелям. По крайней мере, так будет утешать себя, не имея доблести сознаться, что в ней такое же чувственное животное, как и в других…
А все-таки ему было жалко Маргариту Васильевну. И он припомнил, какие требования предъявляла она к жизни, когда была девушкой, как высокомерно относилась она к тем женщинам, которые живут лишь одними интересами мужа и семьи, как хотелось ей завоевать независимость и выйти замуж не иначе, как полюбивши какого-нибудь героя и быть его товарищем… И вместо этого — замужество по рассудку, из-за страха остаться старой девой. Даже храбрости не было отдаться своему темпераменту, не рискуя своей свободой… И теперь неудовлетворенное честолюбие несомненно неглупой женщины, не знающей, куда приложить ей силы. Разочарование в героизме мужа, разбитая личная жизнь и постоянное резонерство, которое мешает ей отдаваться непосредственно жизни и жить впечатлениями страстного своего темперамента, который она старается обуздать.