Январь
Вчера был солнечный день. Весна света началась на дороге. Солнечный луч грел, грел дорогу, прошел автомобиль, и колея заблестела. Еще нога скрипела на снегу, еще палочка визжала на ходу, но земля на колее залысилась, и тут нога, обутая в валенок, поскользнулась. Так на дороге началась весна света.
Машины мешали мне на шоссе, Я перелез через канаву и пошел к лесу по снегу. Между полем и лесом был пустырь с болотными кочками и кустарником. В кочках стояли высокие серые сухие зонтики. В каждом зонтике непременно лежал внутри розетки белый комочек снега. На одном комочке сидел великолепный цветистый щегол, и так он устроился, что с комочка ему было как раз так, чтобы сверху выклюнуть семечко из розетки: клюнет одно, а десять слетят вниз, темненькие на белый снег.
Щегол об упавших листиках не тужит: когда розетка опустеет – их много, – перелетит на другую, и что внизу насыпано, то не пропадет: синичкам достанется, а что снегом засыплет, тоже не пропадет: вешние воды унесут семечки в другое место, не всем же и зонтикам на одном месте сидеть.
Февраль
Бывает оттепель перед последними сретенскими морозами, птицы ее принимают за начало весны: рябчики пересвистываются и начинают предвесенние поиски пары.
Тетерев токует во весь дух и так, что человек, услыхав это, тоже вовлекается в обман, и если еще молод и есть время – бог знает, что бормочет.
Невидимые звезды снега теперь спустились сверху, возле нас в воздухе блестят спокойным дождем искр, и остаются на сучках деревьев, и от этого дерево сверкает все от верху до низу каждой веточкой, каждой зимней нераскрытой почкой.
Началась весна света, в лесу со всех сторон открылись голубые глаза. Тихо слетают снежинки, и хорошо за каждой следить, куда она сядет. А когда насмотришься, то спрашиваешь себя: отчего все фигурки, создаваемые падающими снежинками, имеют округлую форму?
Не оттого ли, что каждый сучок стремится вверх и каждая снежинка падает вниз, всякое движение в борьбе за низ и верх образует движение по кругу?
Только вот снежинка-то падает, а сучок хотя и стремится вверх, но медленно, и зимой он только показывает наверх, а сам стоит без движения.
Вот хотя бы этот квартальный столб, ровно спиленный кружком сверху, и на ровном кружке падающие снежинки образуют круглую шапочку.
Сегодня солнечный день и с морозом. Когда солнце зайдет за тучу, мороз пишет на стекле веточки тропических растений и водоросли теплых морей. Когда же солнце опять появляется, мороз бросает мечту свою невозможную о тропиках, плачет и разбегается по стеклу каплями.
Эта игра солнца с морозом окончилась, когда все облака сбежали с неба и солнечные лучи не только высушили на стекле все капли, но даже и нагрели стекло. Морозу не за что было взяться на стекле, и когда солнце село и стало темно.
Тогда пришел к нам гость и, поглядев в чистое стекло с шестого этажа на серые коробки домов, сказал:
– Какой вид!
Сегодня иду с утра лечиться утренним морозом.
С восьми утра солнце еще не выше домов, и лучи на Ордынке летят низко, образуя солнечную крышу над всеми домами. И от этого внизу, под солнечной крышей, оседает голубой сумрак, и в нем слышно, как надувается весенняя ворона и чирикает затаенный в стене вестник весны света – воробей.
А дома в голубом сумраке перспективой удаляются, все голубея и голубея. И еще дальше, там, где-то в большой глубине, впереди, голубея, высится дворец моей юности. Я тогда, глупый и недостойный, не мог войти в него, а теперь я иду к нему, и он все приближается, и сердце сжимается от радостной надежды, что, может быть, теперь там узнают, какой я стал.
Там не глядят на седые волосы, напротив, в заслугу поставят и больше не выгонят.
Март
Замечаю, что весна в душах людей современных стала раньше наступать, чем в далекие времена, когда жизнь была спокойнее.
Тогда в феврале никто в городе не говорил о весне, а теперь со всех сторон слышишь: весна!
Опять, как вчера, лучезарное утро с легким морозцем. Теперь уже все говорят, и стало уже общим местом, что климат меняется, хотя всего тому назад девять лет был зимний мороз в 40°.
Все происходит оттого, что климат лежит в большом времени, а люди в маленьком, а когда маленькие судят большое, то они судят его по себе.
День за днем такие сверкают, что и во сне не приснится. Запрыгали девочки на веревочке. Свет в Москве обнимает человека и несет. Дома сверкают на свету и радуются тени: свет и тени – все хорошо!
Солнечные дни, голубые утренники, и вечером робкие ручьи, и ночь и утро являются над сухими крышами.
Дом огромный обрывался на улице неотделанной кирпичной стеной, в ней там и тут были печурки: одни для чего-то делались при кладке степы, другие сами сделались после выпадения кирпичей. Теперь в каждой такой печурке сидел невидимый для прохожих воробей и чирикал по-весеннему мерно, безостановочно, как часы.
Но эти воробьи, ликующие в темных печурках, были и вправду нерукотворными часами весны света. Некоторые из прохожих вынимали часы, взглянув, прибавляли шаг. Но другие, напротив – услыхав эти весенние часы, останавливались, долго с улыбкой бродили глазами по стене, всматривались, и, наконец, открыв воробья, светлели лицом и, оглядевшись кругом, радовались голубому сумраку улицы под солнечной крышей.
Мороз с утра небольшой, а днем солнце в Москве наделало луж, и к вечеру, когда чуть подмерзло, запахло во всей силе первой весной.
В это время в деревне глухие начинают лучше слышать, как это было и с нами: мы все немного глохнем зимой.
И вдруг услышишь по-иному голоса вдали или шелест падающих капель вблизи, и чье-то слово, как будто кто-то меня позвал.
Я это только недавно открыл и назвал весной звука.
А вчера была оттепель. Вечером возвращался домой под дождем, угадывая, где ступить, как бы не обдала машина, но на душе было хорошо: ведь не одна эта весна, а все вёсны шли со мной по улице, и я не впервые понимал пробуждение звука.
Вчера весь день летел снег, и за ночь у него все вылетело: пришло утро светлое-пресветлое, снега блестят чистотой, дымы радуются над каждой крышей.
Тепло и пасмурно. Потом голубые просветы, все шире и шире, и по голубому в серых парусах корабликами проходили обрывки, дымки и всякие остатки разорванного ночного одеяла.
Вижу везде на снегу грачей, и, видно, им голодно, нечего взять, все снегом закрыто, разгуливают суетно на длинных ногах, подпускают близко, не летят, а бегут, бегут. Вечером с их гнездовых мест уже слышен грай.
На всем небе кругом было только два маленьких белых минутных пятнышка. Вечер зацвел на закате голубыми снегами, розовым лесом, а небо кругом горело…
Вот уже три дня подряд солнечные, слегка морозные, снег все еще глубокий. И так долго будет медленно таять, до тех пор, пока не придет серый день с туманом и дождем. Тогда только и птицы явятся.
На пойме горячими полднями из-под снегу набегают озерки, а ночью замерзают. Иногда такие промоинки пересекают тропу, идешь – все кругом тебя трещит. Те, кто ходит в любимой обуви – валенки с калошами из автомобильных шин – ходят теперь только по утрам через пойму.
А река все еще засыпана и не отделяется, и только на крутых берегах, обращенных на юг, протаяла щетина корзиночной ивы, и, наверное, в ней уже кипит незаметная жизнь насекомых.