Выбрать главу
И, сердцем сердце чуя, Она выходит в сад. Глаза её тоскуя Во тьму мою глядят. В ночи её бессонной Внезапные мечты, – В косе незаплетённой Запутались цветы. Мне снится: перед нею Безмолвно я стою, Обнять её не смею, Таю любовь мою.

«Для чего говорить! Холодны…»

Для чего говорить! Холодны   И лукавы слова, Как обломки седой старины,   Как людская молва. Для чего называть? Мы одни, –   Только зорями щёк, Только молнией глаз намекни, –   И пойму я намёк. И во мне, точно в небе звезда,   Затрепещет опять, Но того, что зажжётся тогда,   Не сумею назвать.

«Оболью горячей кровью…»

Оболью горячей кровью, Обовью моей любовью   Лилию мою. В злом краю ночной порою Утаю тебя, укрою   Бледную мою. Ты моя, и отнимая У ручья любимца мая,   Лилия моя, Я пою в ночах зимовья Соловьём у изголовья,   Бледная моя.

«Близ одинокой избушки…»

Близ одинокой избушки Молча глядим в небеса. Глупые стонут лягушки, Мочит нам платье роса.
Все отсырели дороги, – Ты не боишься ничуть, И загорелые ноги Так и не хочешь обуть.
Сердце торопится биться, – Твой ожидающий взгляд Рад бы ко мне обратиться, – Я ожиданию рад.

Восхождения*

От автора

В душе лирического поэта живут две родственные силы, устремляющие его к достижениям, которые только для неглубокого понимания кажутся противоположными. Одна из этих сил побуждает его открыть свою душу с наибольшею искренностью и выразить её возможно отчетливее. Повинуясь этому побуждению, всё строже и настойчивее испытуешь тёмные глубины бытия и открываешь много неожиданного; явственны становятся черты, совершенно не сходные с чертами той маски, которую каждый из нас носит для света. Словно проник в забытые, замкнутые заржавелыми замками подвалы старого замка и перебираешь древние вещи, оставленные давно отшедшими от нас предками. Всё глубже, глубже, – в тишине и мраке звучат таинственные голоса, сливаясь в один предвещательный гул. В последней тьме, за которою Единая таится Воля, различаешь мерцание, исходящее от неведомого Лика.

Обозрев многие свои забытые маски, душа лирического поэта сознаёт свою многосложность и родство своё с множеством. Тогда отдается она другой своей силе, устремляется к сочувствиям и перевоплощениям, и жаждет без конца расширять бытие. Рожденная не в первый раз, она легко сочувствует, радуется и печалится со многими и охотно облекается в многообразные личины. Голоса толпы и множеств сливаются для неё в стройные хоры, и в сиянии широких светов, за которыми Единая таится Воля, возникает перед нею снова таинственный свет, от неведомого исходящий Лика.

Свершив свой круг, пламенеет, умирает и из пепла возникает опять.

Ещё два слова о внешнем, о временах. В этой книге собраны некоторые из стихотворений, написанных в 1899–1906 годах, и те из написанных раньше, которые к ним подходят по настроениям.

Март 1910 год

«Суровый звук моих стихов…»

Суровый звук моих стихов – Печальный отзвук дальной речи. Не ты ль мои склоняешь плечи, О, вдохновенье горьких слов?
Во мгле почиет день туманный, Воздвигся мир вокруг стеной, И нет пути передо мной К стране, вотще обетованной.
И только звук, неясный звук Порой доносится оттуда, Но в долгом ожиданьи чуда Забыть ли горечь долгих мук!

Пленённые звери

Мы – пленённые звери, Голосим, как умеем. Глухо заперты двери, Мы открыть их не смеем.
Если сердце преданиям верно, Утешаясь лаем, мы лаем. Что в зверинце зловонно и скверно, Мы забыли давно, мы не знаем.