— Ну, что, бабушка? Может быть, вы пока выйдете? Нас тут много. А мы пока устроимся, — бросил мне один из них, продолжая втаскивать в купе сумки, чемоданы, рюкзаки, свертки, коробки, в то время как черноволосый уже вешал пальто на мою сторону.
— Простите! Но тут же все-таки занято! — возмутилась я, бледнея. Меня первый раз так нахально-бесцеремонно назвали бабушкой. Ничего себе! Еще бы «бабусей», и это было как удар хлыстом по лицу.
— А? Разве? Ну, это я пока… Потом уберу! — он так и не перевесил свое пальто. И они все втаскивали, втаскивали, втаскивали сумки-чемоданы. Клали их уже горой, грозя заполнить купе доверху.
Пришлось выйти. Пусть укладываются. К тому же надоело нюхать водочный дух. Укладывались с хохотом, с приговариванием, с тем смехом, каким смеются ничего не боящиеся, во всем уверенно-самоуверенные люди.
«Ну, вот! — подумала зло. — Отдохнула! Лучше бы самолетом. Сутки дороги с такими друзьями, ну, пусть, с одним. Другой же, наверное, из соседнего. Или не едет? У них еще, конечно, должен быть и магнитофон. Станут включать. Крутить радио. Таким оно обязательно нужно. И чтоб громко!» — интуиция моя трепыхалась.
Но вот один, тот, что был пошатенистее и произвел меня в бабушки, вытеснился из купе, черноволосый, кудрявый, пошел проводить. И я поняла: поедет он, а этот, похожий, как двоюродный брат, все-таки нет.
На перроне они с ходу знакомились с проводницами. Называли по именам: Света, Галя, Таня. Даже Танечка! Все что-то обещали, хохотали, выспрашивали. Поезд наконец тронулся, и черноволосый явился в купе, поднял с полу огромный рюкзак — он стоял поперек дороги, не давая зайти, — куда-то поволок. Мокрый кровистый след был за рюкзаком. Вез мясо. А потащил рюкзак в ящик, какие в днище вагона, и в него только что проводница отказалась положить сумку у пожилой пассажирки.
Назад явился без рюкзака. Подняв брови, обглядел меня с головы до ног.
— Вы уж пгостите (он чуть картавил), но, надеюсь, вы понимаете, что мне надо переодеться.
Не буду даже передавать его мягкое, волной, «рл».
Еще раз вышла. Изысканно как! «Надеюсь, понимаете!» — чувствовала, лицо у меня уже пятнами. Пятнами идет. Но что делать? «Пей чашу!» Учитель сказал: «Потому-то я и не люблю таких, как вы, бойких на язык». Конфуций. Вот, оказывается, зачем я помнила это долгие годы. А купе было закрыто и полчаса, и час. Пояс московских дач исчез, и «Урал» уже бодро мчал как будто по владимирской земле. Все-таки я решилась вернуться в купе, постучала, откатила дверь и обнаружила, что попутчик просто-напросто спит пластом. На столике же, на полу, в углах, на крючках — везде его сумки, связки, пакеты, чемоданы.
«Слава богу, спит», — подумала я, также укладываясь довольно поспешно. Очень устала. Хотелось наконец отдохнуть на упруго качающей вагонной постели. А любопытно, что будет дальше… Вот так экземплярчик попался для моей коллекции! Такого еще не видывала! И звать его, наверное, Валера, Сережа, какой-нибудь еще Славик, Владик или Дима.
Валера-Сережа-Дима всю ночь громко храпел. Вставал. Откупоривал какую-то воду, при этом он зажигал верхний свет, шмыгал, глотал, куда-то уходил, рывком дергал дверь. И снова храпел, сопел, вставал, пил воду.