Том 8. Автобиографическая и историческая проза

Конец ее царствования был отвратителен. Константин³¹³ уверял, что он в Таврическом дворце застал однажды свою старую бабку с графом Зубовым. Все негодовали; но воцарился Павел, и негодование увеличилось. Laharpe³¹⁴ показывал письма молодого великого князя (Александра), в которых сильно выражается это чувство. Я видел письма его же Ланжерону³¹⁵, в которых он говорит столь же откровенно. Одна фраза меня поразила: – Je vous écris peu et rarement car je suis sous la hache.[31] Ланжерон был тогда недоволен и сказал мне: – Voilà comme il m'écrivait; il me traitait de son ami, me confiait tout – aussi lui étais-je dévoué. Mais à présent, ma foi, je suis prêt à détacher ma propre écharpe.[32] В Александре было много детского. Он писал однажды Лагарпу, что, дав свободу и конституцию земле своей, он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: – L'empereur Nicolas est plus positif, il a des idées fausses comme son frère, mais il est moins visionnaire.[33] Кто-то сказал о государе: – Il y a beaucoup du praporchique en lui, et un peu du Pierre le Grand.[34]

2 июня. Много говорят в городе об Медеме³¹⁶, назначенном министром в Лондон. Это дипломатические суспиции³¹⁷, как говорят городничихи. Англия не посылала нам посланника; мы отзываем Ливена³¹⁸. Блай³¹⁹ недоволен. Он говорит: – Mais Medème c'est un tout jeune homme, c'est à dire un blanc-bec.[35]> Государь не хотел принять Каннинга³²⁰ (Strangford), потому что, будучи великим князем, имел с ним какую-то неприятность. 26 мая был я на пароходе и провожал Мещерских³²¹, отправляющихся в Италию.

На другой день представлялся великой княгине. Нас было человек 8, между прочим Красовский³²³ (славный цензор). Великая княгиня³²² спросила его: – Cela doit bien vous ennuyer d'être obligé de lire tout ce qui paraît. – Oui, V. A. I., отвечал он, la littérature actuelle est si détestable que c'est un supplice.[36] Великая княгиня скорей от него отошла. Говорила со мной о Пугачеве.

Вчера вечер у Катерины Андреевны³²⁴. Она едет в Тайцы³²⁵, принадлежавшие некогда Ганибалу, моему прадеду. У ней был Вяземский, Жуковский и Полетика. – Я очень люблю Полетику. Говорили много о Павле I-м, романтическом нашем императоре.

3-го июня обедали мы у Вяземского: Жуковский, Давыдов³²⁶ и Киселев³²⁷. Много говорили об его правлении в Валахии. Он, может, самый замечательный из наших государственных людей, не исключая Ермолова³²⁸, великого шарлатана.

Цари уехали в Петергоф.

Вечер у Смирновых³²⁹; играл, выиграл 1200 р.

Генерал Болховской³³⁰ хотел писать свои записки (и даже начал их; некогда, в бытность мою в Кишиневе, он их мне читал). Киселев сказал ему: «Помилуй! да о чем ты будешь писать? что ты видел?» – Что я видел? – возразил Болховской. – Да я видел такие вещи, о которых никто и понятия не имеет. Начиная с того, что я видел голую. государыни (Екатерины II-ой, в день ее смерти).

Гр. Фикельмон очень болен. Семья его в большом огорчении. Elisa³³¹ им и живет.

19 числа послал 1000 Нащокину³³². Слава богу! слухи о смерти его сына ложны.

Тому недели две получено здесь известие о смерти кн. Кочубея. Оно произвело сильное действие; государь был неутешен. Новые министры повесили голову. Казалось, смерть такого ничтожного человека не должна была сделать никакого переворота в течении дел. Но такова бедность России в государственных людях, что и Кочубея некем заменить! Вот суждение о нем: – C'était un esprit éminemment conciliant; nul n'excellait comme lui à trancher une question difficile, à amener les opinions à s'entendre, etc…[37] Без него Совет иногда превращался только что не в драку, так что принуждены были посылать за ним больным, чтоб его присутствием усмирить волнение. Дело в том, что он был человек хорошо воспитанный, – и это у нас редко, и за то спасибо. О Кочубее сказано:

Под камнем сим лежит граф Виктор Кочубей³³³.

Что в жизни доброго он сделал для людей,

31

Я вам пишу мало и редко, потому что я под топором.

32

Вот как он мне писал; он обращался со мною как со своим другом, всё мне поверял, – зато и я был ему предан. Но теперь, право, я готов развязать мой собственный шарф. (фр.)

33

Император Николай положительное, у него есть ложные идеи, как у его брата, но он менее фантастичен. (фр.)

34

В нем много от прапорщика и немного от Петра Великого. (фр.)

35

Но ведь Медем совсем молодой человек, т. е. желторотый. (фр.)

36

Вам, должно быть, очень докучна обязанность читать всё, что появляется. (фр.).

Да, ваше императорское высочество, – отвечал он, – современная литература так отвратительна, что это мученье. (фр.)

37

Это был ум в высшей степени примирительный; никто не умел так хорошо, как он, решить какой-нибудь вопрос, привести мнения к согласию и проч. (фр.)