———
Барков заспорил однажды с Сумароковым о том, кто из них скорее напишет оду. Сумароков заперся в своем кабинете, оставя Баркова в гостиной. Через четверть часа Сумароков выходит с готовой одою и не застает уже Баркова. Люди докладывают, что он ушел и приказал сказать Александру Петровичу, что-де его дело в шляпе. Сумароков догадывается, что тут какая-нибудь проказа. В самом деле, видит он на полу свою шляпу, и –
———
Будри34, профессор французской словесности при Царскосельском лицее, был родной брат Марату. Екатерина II переменила ему фамилию по просьбе его, придав ему аристократическую частицу de, которую Будри тщательно сохранял. Он был родом из Будри. Он очень уважал память своего брата и однажды в классе, говоря о Робеспиере, сказал нам, как ни в чем не бывало: «C'est lui qui sous main travailla l'esprit de Charlotte Corday et fit de cette fille un second Ravaillac35».[57] Впрочем, Будри, несмотря на свое родство, демократические мысли, замасленный жилет и вообще наружность, напоминавшую якобинца, был на своих коротеньких ножках очень ловкий придворный.
Будри сказывал, что брат его был необыкновенно силен, несмотря на свою худощавость и малый рост. Он рассказывал также многое о его добродушии, любви к родственникам, etc. etc. В молодости его, чтоб отвадить брата от развратных женщин, Марат повел его в гошпиталь, где показал ему ужасы венерической болезни.
——— Об арапе графа С**. У графа С** был арап, молодой и статный мужчина. Дочь его от него родила. В городе о том узнали вот по какому случаю. У графа С** по субботам раздавали милостыню. В назначенный день нищие пришли по своему обыкновению; но швейцар прогнал их, говоря сердито: «Ступайте прочь, не до вас. У нас графинюшка родила ара́пченка, а вы лезете за милостыней».
———
Генерал Раевский36 был насмешлив и желчен. Во время турецкой войны37, обедая у главнокомандующего графа Каменского, он заметил, что кондитор вздумал выставить графский вензель на крылиях мельницы из сахара, и сказал графу какую-то колкую шутку. В тот же день Раевский был выслан из главной квартиры. Он сказывал мне, что Каменский38 был трус и не мог хладнокровно слышать ядра; однако под какою-то крепостию он видел Каменского, вдавшегося в опасность. Один из наших генералов, не пользующийся блистательной славою, в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за то награждение. Встретясь с генералом Раевским и боясь его шуток, он, дабы их предупредить, бросился было его обнимать; Раевский отступил и сказал ему с улыбкою: «Кажется, ваше превосходительство, принимаете меня за пушку без прикрытия».
Раевский говорил об одном бедном майоре, жившем у него в управителях, что он был заслуженный офицер, отставленный за отличия с мундиром без штанов.
———
Денис Давыдов39 явился однажды в авангард к князю Багратиону и сказал: «Главнокомандующий приказал доложить вашему сиятельству, что неприятель у нас на носу, и просит вас немедленно отступить». Багратион отвечал: «Неприятель у нас на носу? на чьем? если на вашем, так он близко; а коли на моем, так мы успеем еще отобедать».
———
Когда в 1815 году дело шло о восстановлении Польши, тогда граф Поццо ди Борго40 прислал государю свое мнение (граф противился всеми силами исполнению сей великой ошибки). Государь, прочитав его, сказал князю Козловскому: «Le comte Pozzo a plus d'esprit que moi, je le lui accorde. Mais ce que je sais bien, c'est que j'ai plus de conscience, et vous pouvez le lui dire». Козловский41 не преминул. Поццо отвечал: «Celà peut être; aussi dans cette occasion, n'ai-je pas parlé comme confesseur».[58]
———
Дмитриев42 предлагал имп. Александру Муравьева43 в сенаторы. Царь отказал начисто и, помолчав, объяснил на то причину. Он был в заговоре Палена44. Пален заставил Муравьева писать конституцию, – а между тем произошло дело 11 марта. Муравьев хвастался в последствии времени, что он будто бы не иначе соглашался на революцию, как с тем, чтобы наследник подписал хартию. Вздор. – План был начертан Рибасом45 и Паниным46. Первый отстал, раскаясь и будучи осыпан милостями Павла. – Падение Панина произошло от того, что он сказал, что всё произошло по его плану. Слова сии были доведены до государыни Марин Федоровны – и Панин был удален.
57
«Это он тайно обрабатывал мысль Шарлоты Кордэ и сделал из этой девушки второго Равальяка».
58
«Граф Поццо благоразумнее меня, сознаюсь в этом. Но твердо знаю, что я совестливее, и вы можете это ему передать».
«Возможно; потому-то в данном случае я и говорил не как исповедник».