Выбрать главу

Трагическим символом повторяется между обеими женщинами — Екатериной Медичи и Марией Стюарт — сцена у одра смерти. Не успел Франциск II испустить последний вздох, как Мария Стюарт, утратившая французский престол, пропускает вперед в дверях Екатерину Медичи — молодая вдовствующая королева уступает дорогу старшей. Она уже не первая дама королевства, а вторая, как и раньше; только год прошел, а сон уже рассеялся; Мария Стюарт больше не французская королева, а всего лишь то, чем она была с первой минуты и пребудет до последней: королева Шотландии.

Сорок дней длится по французскому придворному этикету первый, глубокий траур для вдовствующей королевы. Во время этого сурового затворничества ей не дозволено ни на минуту покидать свои покои; в течение первых двух недель никто, кроме нового короля и его ближайших родственников, не должен навещать ее в искусственном склепе — затемненной комнате, освещенной слабым мерцанием свечей. Пусть женщины простонародья одеваются во все черное — всеми признанный траурный цвет: ей одной подобает le deuil blanc — белый траур. В белоснежном чепце, обрамляющем бледное лицо, в белом парчовом платье, белых башмаках и чулках и только в черном флере поверх этого призрачного сияния — такой выступает Мария Стюарт в те дни, такой предстает на знаменитом холсте Жане и такой же рисует ее Ронсар в своем стихотворении:

Un crespe long, subtil et délié Ply contre ply, retors et replié Habit de deuil, vous sert de couverture, Depuis le chef jusques à la ceinture, Qui s’enfle ainsi qu’un voile quand le vent Soufle la barque et la cingle en avant. De tel habit vous étiez ассоutrée Partant, hélas! de la belle contrée Dont aviez eu le sceptre dans la main, Lorsque, pensive et baignant votre sein Du beau cristal de vos larmes coutees Triste marchiez par les longues аllées Du grand jardin de ce royal château Qui prend son nom de la beauté des eaux.
В прозрачный креп одеты были вы, На бедра ниспадавший с головы В обдуманном и строгом беспорядке. Весь перевит, искусно собран в складки, Вздувался он, как парус в бурный час, Покровом скорби облекая вас. В такой одежде вы двору предстали, Когда свой трон и царство покидали, И слезы орошали вашу грудь, Когда, пускаясь в незнакомый путь, На все глядели вы печальным взглядом, В последний раз любуясь дивным садом Того дворца, чье прозвище идет От синевы кругом журчащих вод.

В самом деле, прелесть и обаяние юной королевы нигде не выступает так убедительно, как на портрете Жане; созерцательное выражение придает ее взору необычную ясность, а однотонная, ничем не нарушаемая белизна платья подчеркивает мраморную бледность кожи; в этой скорбной одежде ее царственное благородство проступает гораздо отчетливее, чем на ранних портретах, показывающих ее во всем блеске и великолепии высокого сана, осыпанную каменьями и украшенную всеми знаками власти.

Благородная меланхолия звучит в строках, которые сама она посвящает памяти умершего супруга в виде надгробного плача, — строках, достойных пера ее маэстро и учителя Рон-сара. Даже написанная не рукой королевы, эта кроткая нения[14] трогала бы нас своей неподдельной искренностью. Ибо осиротевшая подруга говорит не о страстной любви — никогда Мария Стюарт не лгала в поэзии, как лгала в политике, — а лишь о чувстве утраты и одиночества:

Sans cesse mon coeur sent Le regret d’un absent Si parfois vers les cieux Viens à dresser ma veue Le doux traict de ses yeux Je vois dans une nue; Soudain je vois dans l'eau Comme dans un tombeau Si je suis en repos Sommeillant sur ma couche, Je le sens qu’il me touche: En labeur, en recoy Toujours est près de moy.
Как тяжко ночью, днем Всегда грустить о нем! Когда на небеса Кидаю взгляд порою, Из туч его глаза Сияют предо мною. Гляжу в глубокий пруд — Они туда зовут. Одна в ночи тоскуя, Я ощущаю вдруг Прикосновенье рук И трепет поцелуя. Во сне ли, наяву — Я только им живу.

Скорбь Марии Стюарт об ушедшем Франциске II, несомненно, нечто большее, чем поэтическая условность, в ней чувствуется подлинная, искренняя боль. Ведь она утратила не только доброго, покладистого товарища, не только нежного друга, но также и свое положение в Европе, свое могущество, свою безопасность. Вскоре девочка-вдова почувствует, какая разница, быть ли первой при дворе, королевой, или же отойти на второе место, стать нахлебницей у нового короля. Трудность ее положения усугубляется враждой, которую питает к ней Екатерина Медичи, ее свекровь, ныне снова первая дама французского двора; по-видимому, Мария Стюарт смертельно обидела чванливую, коварную дочь Медичи, как-то пренебрежительно отозвавшись о происхождении этой «купеческой дочки», не сравнимом с ее собственным, наследственным королевским достоинством. Подобные бестактные выходки — неукротимая шальная девчонка не раз позволит себе то же самое и в отношении Елизаветы — способны посеять между женщинами больше недобрых чувств, чем открытые оскорбления. И едва лишь Екатерина Медичи, двадцать долгих лет обуздывавшая свое честолюбие — сначала ради Дианы Пуатье, а потом ради Марии Стюарт, — едва л ишь она становится правительницей, как с вызывающей властностью дает почувствовать свою ненависть обеим павшим богиням.

вернуться

14

Нения (лат.) — погребальная песнь.