— Поверите ли, в прошедшем месяце я дал ей триста франков на ее наряды! — воскликнул он. — Я был так добр, так снисходителен, я мирился со всем, лишь бы сохранить свое здоровье! Но с этим примириться нельзя, нет, нет, ни в коем случае!
Теофиль вообразил себе смертельный исход, и при этой мысли его пробрал озноб.
— Это же глупо, — произнес он сдавленным голосом, — дать продырявить себя насквозь! Я бы не стал драться.
Но поймав на себе взгляд Валери, он добавил смущенно:
— Если бы со мной произошло нечто подобное.
— Ах, негодная… — вполголоса проговорила молодая женщина. — Подумать только, что двое мужчин будут драться из-за нее насмерть! На ее месте я бы навеки потеряла сон!
Огюст был непоколебим. Он будет драться. И он уже все обдумал. Так как он непременно хочет в секунданты Дюверье, он сейчас же поднимется наверх, все ему расскажет и немедленно пошлет его к Октаву. Вторым секундантом он выбрал Теофиля, если тот не будет возражать. Теофилю пришлось согласиться, но он почему-то мгновенно почувствовал себя хуже и снова стал похож на капризного ребенка, который требует, чтобы его пожалели. Тем не менее он предложил брату пойти с ним к Дюверье: хоть эти люди и воры, но бывают такие обстоятельства, когда приходится забывать о многом. Как Теофиль, так и его жена явно мечтали о примирении всей родни; вероятно, они поняли, по зрелом размышлении, что им же будет выгоднее, если они перестанут дуться друг на друга. В конце концов Валери весьма любезно предложила Огюсту заменить ему кассиршу, пока он не найдет какую-нибудь девушку на эту должность.
— Только мне еще нужно, — добавила она, — около двух часов свести Камиля в Тюильри.
— Ну, пропустишь один разок! — сказал ее муж. — И дождь идет к тому же.
— Нет, нет, ребенок должен дышать свежим воздухом. Придется пойти.
Наконец братья отправились наверх, к Дюверье. Но Теофиль остановился на первой же ступеньке; его одолел отчаянный кашель. Он схватился за перила и, когда смог заговорить, с трудом пробормотал хриплым голосом:
— Знаешь, я теперь так счастлив, я ни на миг не сомневаюсь в ней… Нет, в этом отношении ее нельзя упрекнуть, она доказала мне свою верность.
Огюст, не понимая, смотрел на брата: какой же он желтый, а бородка на его дряблых щеках — какая она реденькая, чахлая! Этот взгляд окончательно рассердил Теофиля, и без того раздраженного смелостью Огюста.
— Я говорю о моей жене, — продолжал он. — Ах ты бедняга, мне жаль тебя от всего сердца! Помнишь, как я глупо вел себя в день твоей свадьбы? Но тебе-то сомневаться не приходится, ты их застал на месте преступления!
— Вздор! — сказал Огюст, напуская на себя храбрость. — Я ему еще переломаю кости! Честное слово, я плюнул бы на все, если б у меня не болела голова!
Дернув за ручку звонка, Теофиль подумал вдруг, что они могут и не застать советника; ведь с того дня, как Дюверье нашел Клариссу, он совсем уже отбросил всякий стыд и даже не ночевал дома. И в самом деле, Ипполит, который открыл им дверь, сказал, не отвечая на вопрос о хозяине, что г-жа Дюверье в гостиной, она там упражняется на рояле. Они вошли. Клотильда, с самого утра затянутая в корсет, сидела за инструментом, ее пальцы равномерно и непрерывно пробегали по клавишам вверх и вниз; а так как она ежедневно отводила два часа на гаммы, чтобы не утратить беглости, она старалась давать попутно пищу уму и потому читала сейчас раскрытый перед ней на пюпитре журнал «Ревю де Дё Монд». Однако это ничуть не замедляло чисто механической работы ее рук.
— А, это вы! — сказала Клотильда, когда братья извлекли ее из-под неудержимого потока звуков, которые заливали ее и хлестали как град, отгораживая от всего окружающего.
Она даже не удивилась, заметив Теофиля. Впрочем, тот держался весьма чопорно, как человек, явившийся по чужому делу. Огюст уже заранее придумал целую историю. Ему было стыдно посвящать сестру в свои злоключения, и, кроме того, он боялся напугать ее дуэлью. Но он не успел солгать: поглядев на него, она спокойно спросила:
— Ну, и что ты теперь намерен делать?
Огюст вздрогнул и покраснел. Стало быть, все уже знают?
— Драться, черт возьми! — ответил он смело, тем же тоном, который еще раньше заставил Теофиля прикусить язык.
— Вот как! — сказала Клотильда, на этот раз крайне удивленная.
Тем не менее она не стала его осуждать. Хотя скандал от этого лишь разрастется, но честь требует жертв. Клотильда только напомнила брату, что она вначале возражала против его женитьбы. Ничего другого и нельзя было ожидать от девушки, которая, по всей видимости, и понятия не имела о том, что такое обязанности замужней женщины.